Джон Чивер - Исполинское радио

Честер с женой прибыли в Нью-Йорк из штата Массачусетс двадцать лет назад. Это она придумала переехать. Болезненная и бездетная, миссис Кулидж решила, что в большом городе ей будет веселее, чем в Нью-Бедфорде. Они обосновались в восточной части Нью-Йорка, на одной из Пятидесятых улиц, и она была всем довольна. Она ходила в кино и по магазинам, а один раз ей даже посчастливилось увидеть своими глазами персидского шаха. Единственное, что ей не нравилось в Нью-Йорке, это то, что здесь ее любвеобильное сердце почти не находило себе применения.

— Бедная миссис Бествик, — говорила она. — Как мне жалко эту женщину! Это ты мне сказал, что они отправили детей к бабушке, пока устроятся на новом месте, да? Как бы я хотела им помочь! Толи дело в Нью-Бедфорде — я могла бы пригласить ее к обеду, например, или дать ей с собой корзиночку с вкусной едой. Ты знаешь, кого она мне напоминает из Нью-Бедфорда? Феннеров — две сестры, помнишь? У них тоже бриллианты величиной с орех, а в доме ни электричества, ни ванны. Они еще ходили к Джорджиане Батлер купаться.

Честер не смотрел на жену, но одно ее присутствие воодушевляло и радовало его, ибо он был убежден, что она необыкновенная женщина. Все — и то, как она готовит, и то, как убирает комнату, и то, как она помнит всякую мелочь, и ее мудрое отношение к миру, который она принимает таким, как он есть,— все это указывало на то, что жена его — личность просто гениальная. И сейчас маисовую лепешку, которую она испекла ему на завтрак, он жевал с чувством, близким к благоговению. Он знал наверное, что никто на свете не мог бы испечь маисовую лепешку так хорошо, как его жена, и что во всем Манхэттене никто даже и не догадался бы именно в это утро испечь маисовую лепешку.

После завтрака он закурил сигару и принялся думать о Бествиках. Дом, которым он управлял, пережил несколько эпох, и теперь по всем признакам для него начиналась еще одна новая эпоха. С 1943 года он стал делить жильцов на «постоянных» и «потолковых», то есть на тех, кто оставался в доме все равно, как бы ни повышалась арендная плата, и на тех, кто неминуемо должен был съехать, едва эта плата превысит определенный предел, потолок. Владельцы недавно добились разрешения поднять арендную плату, и он знал, что это поведет к тому, что несколько жильцов из «потолковых» будут вынуждены расстаться со своими квартирами. Первыми уезжали Бествики, и Честер жалел об этом не меньше жены. Мистер Бествик служил в каком-то агентстве. У миссис Бествик была общественная жилка, она имела звание «капитана» Общества Красного креста, вела большую работу в «Обществе борьбы с полиомиелитом» и в скаутской организации для девочек. Никто не знал точно, сколько зарабатывает мистер Бествик, но для обитателя этой части города заработок его был явно недостаточен, и это знали все — хозяин винной лавки и мясник, швейцар и рабочий, который приходил мыть окна. В Кредитном банке уже год как знали об этом. В последнюю очередь признали этот факт сами Бествики. Мистер Бествик ходил в высокой фетровой шляпе, просторном пиджаке, узких брюках и белом плаще. Каждый день, в восемь часов утра, он отправлялся на работу, и по его ковыляющей походке можно было подумать, что ему тесны его английские полуботинки.

Когда-то Бествики были богатые люди, и, донашивая старые платья, миссис Бествик все еще щеголяла в бриллиантах с орех величиной. Семейство Бествиков — у них было две дочери — ни разу не доставило Честеру ни малейшей неприятности.

Примерно месяц назад миссис Бествик как-то под вечер позвонила Честеру и попросила его подняться к ним. Нет, нет, ничего срочного, пояснила она тут же своим приятным голосом. Но она очень хотела бы с ним поговорить, если можно. Миссис Бествик была худенькая, чересчур худенькая женщина с великолепной грудью и очень грациозная. Она встретила Честера приветливо, как всегда, и провела в гостиную, где на диване сидела женщина постарше.

— Познакомьтесь, Честер, это моя мать, миссис Даблдей, — сказала миссис Бествик. — Мама, это Честер Кулидж, наш управляющий.

Миссис Даблдей сказала, что она очень рада, и пригласила его сесть. Честер слышал, как в одной из спален старшая дочь Бествиков пела:

Да здравствует Чейпин,

Спенса — долой!

Повесим мисс Хьюит

Вниз головой! [11] "Чейпин" и "Спенс" - привилегированные школы для девочек.

Честер бывал во всех гостиных своего дома, и гостиная Бествиков нравилась ему больше остальных. Вообще же все квартиры в этом доме казались ему некрасивыми и неуютными. А жильцы, проходившие с важным видом по вестибюлю мимо него, — какими-то обездоленными. Ведь они лишены простора, света, покоя, тишины, уединения — всего, что дает человеку право называть свой дом замком. Честер знал, как тщательно маскируют они эти лишения. Взять хотя бы вентилятор, которым они надеются развеять кухонные запахи. Городская квартира не особняк, и если в одном конце ее жарится лук, вы не можете не знать об этом в другом. У всех у них на кухне установлены вытяжные трубы, но в городской квартире, сколько ни старайся, никогда не будет пахнуть так, как в домике, который стоит среди леса. Все гостиные казались Честеру слишком высокими, узкими и темными и совершенно не защищенными от шума и грохота. И он знал, с какой неутомимой энергией, не жалея ни времени, ни денег, женщины рыщут по мебельным магазинам и думают, что, если они сменят ковры и столики, заменят старые лампы новыми, жилище их будет наконец походить на дом, о котором они мечтали всю жизнь. Миссис Бествик удалось осуществить свою мечту в большей мере, чем другим, — так казалось Честеру. Впрочем, может быть, Честеру так казалось именно оттого, что ему нравилась сама миссис Бествик.