Станислав Смагин - Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

Взять хотя бы самый известный фрагмент из романа, описывающий суть «политического украинства» как идеологии, образа жизни и мыслей:

«Сволочь он, — с ненавистью продолжал Турбин, — ведь он же сам не говорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински «кот»?Он отвечает «кит». Спрашиваю: «А как кит?» А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.

Николка с треском захохотал и сказал:

— Слова «кит» у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты».

Где же тут хоть след преувеличения? Сейчас мы видим даже в мелочах идентичную картину! Случай из числа относительно недавних — Аваков зачитывает на украинском какое-то заявление. Делает это явно с трудом, запинаясь, задумываясь и почти нескрываемо морщась. Затем, закончив с официальной частью, со столь же нескрываемым и едва ли не подчеркнутым облегчением переходит на русский. Это пример именно из числа более-менее свежих, так-то их целые клондайки.

Но дело ведь не только в насмешке над лингвистическим парадоксом. Вытаращить глаза, молчать и не кланяться в ответ (точнее, в безответность) на меткий неудобный вопрос — это любимая стратегия современного украинского полити-кума. Примерно так, допустим, он уже четыре года реагирует на просьбы объяснить, почему, если Украина считает себя в состоянии войны с Россией, она это состояние юридически не задекларирует и к тому же с удовольствием пользуется российской частной и государственной помощью по финансово-экономической линии. Иногда ответы все же следуют, но оказываются из серии «лучше бы молчали». Единственный элемент несходства реальности Булгакова с реальностью, данной нам в ощущениях нынче, это мягкий знак, который доктор Курицкий вставил в свою фамилию. Сегодня Елисеевы, Климкины и Турчиновы прекрасно себя чувствуют адептами проекта «Украина — не Россия», сохраняя фамилии в первозданном виде. Я уже не говорю про знаменитую перебранку Авакова и Саакашвили, где они выяснили, кто из них больший и лучший украинец. На такой сюр Булгакова не хватило, это уже по части его современника Кафки.

В «Белой гвардии» хватает и других эпизодов, будто выхваченных машиной времени из наших дней. Пожалуй, слово «эпизоды» даже не совсем корректно — оно ведь про что-то отдельное, оторванное от общей картины, а «Белая гвардия» удивительно передает именно общую, взятую целиком современную нам картину. Что ж, в таком случае и зафиксированное самой историей падение сначала режима гетмана Скоропадского, а затем и Петлюры имеет кое-какую прогностическую силу. Тут хотелось бы вспомнить еще одно произведение Булгакова о Киеве 1918–1919 годов — рассказ «Я убил», в котором доктор Яшвин, фактически взятый петлюровцами в заложники и обреченный на казнь, убивает своего пациента, полковника-изувера Лещенко. Сеянье изуверства, крови и смерти закономерно приводит к тому, что сторицей возвращается сеятелям.

Можно, конечно, не терять оптимизма и надеяться, что новый Булгаков будущего, а возможно, и настоящего, уже живущий среди нас, при описании Киева 2020-х годов обнаружит в литературной палитре хоть какие-нибудь светлые краски кроме фразы «киевляне люди как люди, но языковой вопрос и украинство их испортили». Однако нет даже уверенности, что к тому времени сохранятся хотя бы объект и предмет оценки, во всяком случае, в привычном виде.

Да, возвращение Крыма в родную русскую гавань — великое, историческое событие. Но уже не первый год мартовские торжества в память о нем вызывают все более и более смешанные чувства — из-за контраста с судьбой Донбасса. А уж когда штатные и добровольные пропагандисты начинают рассказывать о разнице между этими ситуациями, о том, что в Крыму народ поднялся, а в Донецке и Луганске якобы нет, о каких-то мифических соцопро-сах — невольно рождается не только стойкая неприязнь к подобного рода ораторам, но и скрытая, смутная — к славному нашему полуострову. Плохо, неправильно, знаю, но с подсознанием сладить трудно.

22 марта 2017 года в Москве, в Государственном геологическом музее имени Вернадского, что на Моховой, мне вручали совместную литературную премию «Роман-газеты» и «Справедливой России». Называется она «В поисках правды и справедливости», и я занял первое место в номинации «Молодая публицистика», то есть для авторов не старше 35 лет. Кстати, третье место в той же номинации завоевал мой земляк и коллега по цеху Тимур Сазонов. Ростов рулит!