Станислав Смагин - Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

Титов все-таки выздоровел. Выйдя через полгода из больницы, он отчетливо понял, что теперь все будет по-новому, и это новое излишнего оптимизма не внушало. Было странно, страшно, щемило сердце.

Владислав, уже ставший, пожалуй, Владиславом Андреевичем, хотел утопить мрачные размышления в чтении, но даже взять книгу с полки самостоятельно не мог, пытался вытащить ее зубами, но лишь больно бился головой о шкаф. Не получается читать?

Решение было парадоксальным — что ж, тогда буду писать! Они с женой на тот момент уже перебрались обратно в Луганск, где жила теща. Титов попросил Риту купить карандаш, ручку и несколько тетрадей в косую линию для первоклассников. Рук не было, писать поврежденной ногой тоже не получалось. Владислав Андреевич начал выводить палочки и крючочки, зажав карандаш в зубах. Усилия приходилось прикладывать титанические, но результат с каждым месяцем был все лучше и лучше. Затем последовали буквы, потом — слова.

А затем — Титов решил написать автобиографический роман под названием «Всем смертям назло» обо всем, что с ним случилось.

Произведение было опубликовано в районной газете на малой родине Титова, в Липецкой области, и вызвало немалый читательский интерес. Писатель — теперь Владислав Андреевич вступил и в эти права — решил предоставить роман на суд более широкой аудитории. Несколько центральных изданий рукопись отвергли, но затем толстая тетрадь, заполненная странным пляшущим почерком, попала на стол Бориса Полевого, редактировавшего тогда «Юность».

Ну кто, как не автор «Повести о настоящем человеке», мог дать путевку в большую жизнь ЭТОЙ книге ЭТОГО автора?

Затем была всесоюзная известность. Были еще несколько книг, написанных всё так же, зажатым в зубах карандашом. Луганские рабочие подарили ему специально приспособленную электрическую пишущую машинку, он был очень благодарен, пользовался ею, но все равно предпочитал уже привычный способ, говорил, что так лучше чувствует слово. Изготовили для него рабочие и специальную тяпку, которую он крепил к ноге и помогал жене в огородных хлопотах.

Донбассовцы вообще очень любили Титова, и он отвечал ставшей родной земле и ее жителям тем же. Писатель был депутатом нескольких созывов Луганского городского совета, всячески отстаивал интересы города и области в Москве.

Рита по-прежнему была верным другом и помощником Титова. В семье подрастала дочка Таня. Однажды в младших классах школы учительница дала ей и ее одноклассникам задание — пусть к завтрашнему дню каждому из ребят папа что-нибудь нарисует своей рукой.

Дети очень жестоки, и Таню подняли на смех — вот уж кому папа ничего не нарисует, у него и рук-то нет. Титов, узнав об этом, расстроился. Крепко задумался. Взял набор цветных карандашей и просидел за своим столом всю ночь. Утром сияющая от счастья дочка получила необыкновенно красивый рисунок парусника.

Увы, последствия той страшной аварии на шахте продолжали сказываться на здоровье Владислава Андреевича. Он умер весной 1987 года, не дожив до 53. Но луганчане по сей день бережно хранят память о нем. В городе (как и в его родной липецкой деревне) есть улица имени Титова, работает Дом-музей. В ноябре 2014 года, когда Титов, будь он жив, праздновал бы 80-летний юбилей, в Луганске, несмотря на непрекращающиеся обстрелы, прошли многочисленные памятные мероприятия. Согласитесь, это многое говорит о несгибаемом духе донбассов-цев, достойных земляков человека, писавшего не руками, а душой.

Наиболее популярное в сегодняшнем украинском лексиконе словечко «перемога», уже ставшее филологическим анекдотом и являющееся вкупе со столь же затасканной «зрадой» характеристикой любых происходящих на Незалежной процессов, имеет простое и величественное русское значение — Победа. Наше ухо слышит в этой «перемоге» что-то связанное с превозможением, преодолением, выходом за грань возможного. А подняться над возможным, совершить подвиг, не укладывающийся в рамки человеческого понимания, это, согласитесь, очень по-нашему.

По-русски, по-донбасски, по-титовски. Пока воюющие всем смертям, врагам и недоброжелателям назло донбасские шахтеры владеют этим секретом победы-превозможения, никакие «перемоги» киевской хунты, даже поощряемой легионом предателей и подонков в РФ, им не страшны.

Со своим товарищем и соратником профессором Дмитрием Музой, замечательным донецким интеллектуалом и ученым-гуманитарием,я познакомился вживую (до этого знакомство было виртуальным, через Фейсбук) поздней осенью 2015 года в Москве, на Панаринских чтениях в рамках Всемирного Русского Народного Собора. Выступая одним из первых, он начал с размышлений, как воспринял бы нынешние события на земле Донбасса сам покойный Александр Панарин, родившийся в Горловке. К сожалению, затем Дмитрий полностью перешел к глобальному столкновению идеологий, империй и цивилизаций, оставив за пределами доклада локальный, но наиболее важный и близкий нам донбасско-украинский фронт этой всемирной борьбы. Уже в кулуарах он посетовал на небольшое количество отведенного времени, в противном случае он непременно упомянул бы, что донбасская антиолигархическая революция является прямым воплощением в жизнь панаринских идей. Я не стал огорчать его своим мнением о крайне противоречивом, явно незавершенном, а по большей части просто эмбриональном характере данной революции, тем паче сам Муза был настроен оптимистически и назвал момент, когда ДНР и ЛНР перестанут быть для Большой России пусть самым ближним, но зарубежьем, делом относительно скорым. Так или иначе, осталось от выступления Дмитрия чувство легкой досадной скомканности, недоговоренности. Глобальная борьба — глобальной борьбой, вещь архиактуальная и архизначимая, но на эту тему каждый присутствующий мог много что сказать, и говорили. А хотелось, чтобы столичный и вообще российский люд побольше услышал о главном вопросе, касающемся наших геополитических перспектив, национального будущего, да банального самоуважения и духовного и физического выживания, причем услышал от человека, находящегося в эпицентре этого вопроса.