Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

Лена, обомлев, взирала как этот, приличный, на первый взгляд, человек, мастурбирует, лапая её тело. В голове метались самые разные мысли и эмоции. Её, буквально, раздирало. Хотелось всё сразу — упасть на пол и закатиться от хохота, горько разрыдаться, кричать, провалиться сквозь землю, закрыть глаза и уши, умереть… Неужели вся грязь этого мира достанет её и после смерти? Там где, казалось бы, можно укрыться от всего того, что приносило боль там, по ту сторону?

— Хорошая девочка, — снова подал голос мужчина, вытащив руку из кармана и пытаясь уложить ноги мёртвого тела пошире, но так, чтобы труп, не дай Бог, не упал с каталки. — Сейчас, подожди. Сейчас я тебя приласкаю, — прошептал он в самое ухо покойнице, спуская до колен отутюженные брюки.

Слова некрофила будто отрезвили. Все взбунтовавшиеся разом эмоции исчезли. Все, кроме одной. Злоба на грани сумасшествия заполнила всё естество. Девушка тряхнула головой, откидывая в сторону застилающие взор волосы, уверенно, в один миг, преодолела разделяющее с новым насильником расстояние и с размаху вонзила осколок зеркала мужчине в пах. Тот изменился в лице, посмотрел вниз, согнулся от невыносимой боли и, взревев, упал на колени.

— Это я тебя приласкаю! — прошипела Лена прямо в искажённое лицо. — Ну, как? Нравится? — выпалила она и ещё глубже утопила стекло в плоть.

От боли у мужчины помутилось сознание, и он увидел, прямо перед собой, стоящую на одном колене девушку, практически копию той, чьё мёртвое тело должно было через минуту принять его живую плоть. Лена стрельнула глазами вниз. Посмотрев туда же, мужчина узрел, как, в такт ударам сердца, из раны на зеркальный осколок накатывают всё новые и новые волны его собственной крови. Глаза закатились, тучное тело начало заваливаться назад, но девица схватила его за волосы не позволив упасть.

— Нет, уж! — разразилась истерическим хохотом покойница, выдернула орудие и наотмашь полоснула некрофила по лицу, будто давая пощечину. — Мы ещё не закончили!

Мужчина вынырнул из блаженного забытья, но не настолько сильно, чтобы уйти из мстительных рук, окончательно придя в сознание. Лена опустила палец в растекающуюся по полу кровь, приоткрыла ротик и, смотрясь в осколок, вытертый об одежду ровно настолько, чтобы через кровавые разводы можно было увидеть хоть что-то, намазала губы.

— Так тебе больше нравится? — расплылась покойница в кровавой улыбке.

Мужчина хотел кричать, но страх сковал настолько, что из груди вырывался лишь тонкий хрип.

— Не отвечай! — махнула она рукой. — Я знаю, что нравится! Надо бы ещё тени наложить. Ты не против?

Не дождавшись ненужного ответа, она буквально пригвоздила пытающегося отползти мужчину, вонзив зеркальный нож ему в шею, откуда взвились сразу два алых фонтанчика. Лена окунула пальцы в быстро растущее на мужской груди алое озерцо и смазала кровью нижние веки.

— Ну как? Хорошо, правда? — спросила она.

Вместо ответа, мужчина в последний раз всхрипнул и испустил дух.

— Эй? Там у вас всё нормально? — донеслось из-за двери в дальнем конце помещения.

Ключ проскрипел, дверь слегка приоткрылась, ровно настолько чтобы не смущать клиента.

— Всё, говорю, нормально? Шум какой-то был? — парень осторожно заглянул в помещение. — Александр Бори… — он не успел договорить, как увидел распластавшегося на полу клиента со спущенными штанами.

Медик подбежал к телу, похлопал уже испустившего дух по щекам. Усевшись на корточки, парень попытался нащупать у клиента пульс, сначала на запястье, потом на шее — безрезультатно. Никаких признаков насилия не наблюдалось. Единственное, что пришло в голову врачу — сердечный приступ или тромб. Но это было не столь важно. Важно — где это произошло.

— Твою мать… — схватился за голову медик.

Внезапно у Лены сдавило виски, будто от приступа мигрени. Однако, боль быстро прошла и она уставилась на осевшего на пол паренька в медицинском халате.

— Не волнуйся, — проговорила покойница, бархатно и ласково. — Мы и с тобой поиграем. Потом…

Она послала молодому патологоанатому воздушный поцелуй и зашагала в направлении выхода из морга. Теперь покойница знала, для чего именно ей нужно было сделать шаг с шаткой табуретки.

Семён Игнатов никогда не любил бумажную работу. Писать отчёты и иное подобное бумагомарательство считал делом пустым. Да и просиживать стул в кабинете не любил. Когда от него скорость расследования не зависела, например, если за дело брались умники из лаборатории, то невольно вспоминал боевые командировки на Кавказ. Конечно, он не допускал даже мысли о том, что это было лучше, нежели спокойное чаепитие в, насколько это возможно для казенного дома, уютном кабинете. Но, всё же, там, на передовой, была некая ясность того, ради чего следует выжидать и экономить силы, а ради чего тратить их без остатка. Кому же нужны кипы исписанных бумаг — он понять не мог. Точнее, конечно понимал, для чего они необходимы в принципе, но отказывался признавать праведность этого самого принципа.