Валерий Рощин - Время первых

– За что?

– За то, что за собой в космос потащил.

– Не‑ет. Это хорошо, что я с тобой полетел.

– Чего же хорошего?

Беляев через силу попытался улыбнуться. Заиндевевшие мышцы вокруг губ чуть натянули кожу – улыбка вышла неестественной.

– Хорошо, что ты не стал художником, – прошептал он. – А то с кем бы я полетел, а?..

Леонов обнял друга. А тот неожиданно сказал:

– Это ты прости меня, Леш.

– За что?

– Я должен был тебе рассказать об этом. Раньше… Но все как‑то не получалось…

– Да о чем?! – недоумевал Алексей.

– Разговор у меня состоялся серьезный перед полетом.

– Какой разговор? С кем?

– С Главным. С Сергеем Павловичем. Помнишь, он приходил к нам в домик накануне полета?

– Конечно помню. И что?

– Так вот… Разговаривая со мной наедине, он спросил, буду ли я готов отстрелить шлюз вместе с тобой, если ты вдруг не сумеешь вернуться. А потом еще… Подай‑ка мой НАЗ…

Алексей пододвинул упаковку НАЗа, принадлежавшего командиру.

– Открой…

Тот вжикнул «молнией», откинул крышку. И сразу увидел лежавший сбоку пистолет.

– Откуда он у тебя? – с удивлением спросил Леонов.

На всем протяжении подготовки к полету «Восхода‑2» никто и никогда не заводил речи об оружии в снаряжении космонавтов. В комплект НАЗа входили только ракетница с коробкой сигнальных патронов и пара ножей.

– Положили. По приказу Главного, – объяснил Беляев. – В общем, шансов на то, что полет завершится успешной посадкой, было не так много, как хотелось бы. И в критической ситуации на орбите – перед тем как потерять сознание от удушья – мы с тобой должны были по очереди застрелиться.

Признание командира потрясло до глубины души. Алексей знал, на что шел, и морально был готов ко всему – даже к собственной смерти там – высоко в космосе. Однако услышав подробности того, каким образом это должно было случиться, подавленно молчал…

Безусловно, Сергей Павлович Королев был гением. Являясь Главным конструктором, он обязан был предусмотреть каждую мелочь, включая самые невероятные ситуации. Вот и в данном случае он руководствовался исключительно принципом прагматизма. При таком рискованном и важнейшем эксперименте, как первый выход человека в открытый космос, могло произойти что угодно. К примеру, Леонов вполне мог лишиться сознания или умереть от резкого перепада давления. И если его нельзя было вернуть на корабль живым, то тело, естественно, пришлось бы оставить за бортом. Трезвый расчет диктовал: не погибать же двоим, если сохраняется возможность выжить и вернуться хотя бы одному.

Все это Алексей отлично понимал. Но леденил душу сам факт того, что лучший друг Павел еще до полета дал согласие отстрелить шлюз вместе с ним – возможно, еще живым и нуждающимся в помощи.

– Я никогда бы этого не сделал, – словно прочитав мысли товарища, прошептал Паша. – Я скорее застрелился бы из этого пистолета, чем вернулся бы на Землю один…

И тут Леонов припомнил, с какой настойчивостью Беляев запрашивал у Земли разрешение на разгерметизацию корабля и как поспешно собирался выйти в шлюз, чтобы оказать помощь. А еще он отчетливо представил, что пришлось пережить в те минуты его товарищу, как молился он о том, чтобы у Алексея все получилось. И какое счастье испытал, когда он – измученный выходом в космос – все‑таки очнулся на борту, избавив его от моральной муки считать себя убийцей.

На душе вновь потеплело. Приказы приказами, а настоящий друг никогда не предаст и в беде не бросит.

– Может, повезет и еще полетаем, – крепче обнял он товарища. – А, Паш? Ты не против?

– Это как Родина прикажет…

Две крохотные фигурки космонавтов сидели, привалившись к своему кораблю, в окружении высоких сосен и елей. Метель усиливалась; на шлемах Павла и Алексея, на плечах, руках и коленках постепенно нарастали шапки снега…

СССР; Пермская область – Байконур –

Московская область.

Март 1965 года.

Сотни наземных служб, так или иначе связанных с космосом, следили за полетом «Восхода‑2» и ждали возвращения его экипажа на Землю.

Основные этапы работы по обеспечению посадки космического корабля планировались на следующий день после запуска, то есть девятнадцатого марта 1965 года. Расчетной точкой приземления являлся квадрат, центр которого находился в семнадцати километрах юго‑западнее города Кустанай.

Погода в этом районе была сложной, но летной: десятибалльная облачность с нижним краем в двести метров, слабая дымка, видимость – два километра.