Валерий Рощин - Время первых

Королев не стал усугублять ситуацию разносом и промолчал.

Последовала команда Шаталова:

– Внимание, отстрел шлюза через одну минуту.

– Поняли – минутная готовность.

– Алмазы, надеюсь, что вы не забыли: цикл испытаний был осуществлен нами только до этого момента, – совершенно остыв, спокойно напомнил Главный. – Что может произойти после отстрела шлюза – мы не знаем.

– Да, мы в курсе, – отозвался Беляев.

– Будьте готовы ко всему…

* * *

Космонавты отлично знали, чем закончился полет «Космоса‑57», но услышав от Королева подобное напутствие, невольно переглянулись.

– Хуже уже быть не может, – проворчал Алексей, надевая шлем.

– Алмаз, приготовиться к отстрелу шлюза, – приказал Шаталов.

– Есть приготовиться, – протянул Беляев руку к пульту.

После ряда манипуляций с тумблерами и клавишами на пульте загорелось красное сигнальное табло «ПШК», что означало готовность пиропатронов к отстрелу камеры. Последним действием Павел выключил блокировку отстрела.

– Заря, я – Алмаз. К отстрелу шлюза готовы, – доложил он.

– Алмаз, подтвердите давление воздуха в кабине!

Экипаж работал слаженно – как на одной из многочисленных наземных тренировок. Беляев поставил тумблер питания в положение «пит. ПСА» и дождался срабатывания синего индикатора «ПСА». Леонов следил за панелью рядом с «Глобусом». На ней загорелось зеленое табло «СА герметичен», а манометр показал нормальное значение давления внутри корабля.

– Давление в норме, – передал на КП Беляев.

– Проверить контакты пиропатронов!

Рука Павла дотянулась до кнопки «ПШК». Рядом загорелось желтое табло «Детонаторы готовы».

– Есть контакт!

Павел уперся четырьмя пальцами в панель. Пятый – указательный – застыл над кнопкой отстрела. Потянулись секунды ожидания команды…

Оба космонавта представляли, как Шаталов, держа в руках микрофон, оборачивается и смотрит на Главного. Как тот, помедлив, кивает…

– Алмаз, я – Заря. Отстрел!

– Есть.

Беляев вдавил кнопку. Тут же по контуру крепления шлюзовой камеры к корпусу корабля произошло несколько коротких вспышек.

Шлюз отделился и поплыл в сторону. Корабль при этом вздрогнул и, медленно вращаясь, пошел в противоположную сторону.

Солнечный луч, ворвавшийся в маленький иллюминатор, прополз по лицу Павла, затем скользнул по Алексею.

– Заря, отстрел произвели. Разгерметизации и других неполадок не наблюдаем. Но корабль слегка закрутило…

* * *

Услышав последний доклад с орбиты, Королев взволнованно поднялся со своего кресла и быстро подошел к пульту, за которым сидел Борис Черток.

– Как сильно закрутило, Алмазы? – спросил он, всматриваясь в показания приборов.

– Примерно… градусов двадцать в секунду, – прозвучал неутешительный ответ.

Черток вытер платком взмокшую шею. И предложил:

– Можем запустить автоматическую ориентацию. Тогда корабль стабилизируется.

– И что? – недовольно спросил Главный. – Хочешь спалить все топливо, предназначенное для ручной посадки?

К пульту подтянулись Раушенбах с Феоктистовым.

– Сергей Павлович, я за автоматику головой отвечаю, – уверенно сказал Раушенбах. – Ручная посадка не потребуется.

Королев не торопился принять решение. Что‑то в этой ситуации его смущало и беспокоило. Что именно, он пока не понимал.

Наконец, решившись, он поднял микрофон:

– Алмазы, как самочувствие?..

* * *

Как и Раушенбах, Борис Евсеевич Черток являлся крупным советским ученым, конструктором и ближайшим соратником Королева.

Родился он в польском Лодзе. Во время Первой мировой войны с потоком русскоязычных беженцев оказался в Москве.

Несмотря на прекрасно сданные экзамены, в МВТУ его не приняли из‑за происхождения – родители Бориса были служащими. Пришлось в августе 1930 года начинать трудовую деятельность электромонтером на Московском авиазаводе № 22.

Работая на этом прославленном заводе, Борис Евсеевич принимал участие в строительстве самолетов «ТБ‑1», «ТБ‑3»; при сборке знаменитого Н‑209С, на котором через Северный полюс в США летал Сигизмунд Леваневский, Черток уже был ответственным инженером по электрике и радиооборудованию.

В сороковом году он заочно окончил Московский энергетический институт. В годы войны трудился в ОКБ В. Ф. Болховитинова. А в апреле 1945 года в составе специальной комиссии был командирован в Германию для изучения захваченной советскими войсками ракетной техники.