Юлия Сиромолот - Подсолнух и яблоки

— Ну, на человека похожа. А то в таком, — он поднял лоскуты бывшего платья, — ни сесть, ни лечь.

Ложиться я не собиралась, но об этом лучше было помолчать. Хозяйственный Мосс сложил тряпки в мешок, туда же запихал бескаблучные туфли, бормоча: «Следов не оставлять…», и поднялся:

— Два часа еще идем.

Я особенно не интересовалась, как Мосс разжигал костер, таскал какие-то ветки, что-то втыкал и расставлял. Опустилась прямо на землю, а подняться уже не могла: мышцы свело. Глаза закрывались.

— Поешь.

— М-м… Не хочу.

На это Мосс пробурчал что-то презрительное. Пахло от костра жареным, но это ведь наверняка какая-нибудь подножная гадость: хорошо, если ежик. Ведь Мосс и гадюку съест запросто, или что им еще там положено по науке выживания. А я потерплю. Завтра накормят. Если, конечно, в этом загадочном поселке вообще кто-нибудь живет.

— Подвинься.

Я не пошевелилась. Мосс подхватил меня за плечи и куда-то перенес. Щеки жгло, сквозь опущенные веки пробивался неровный красный свет.

— Вот возня… — он устраивал меня вблизи костра, — да обопрись ты, дура! Совсем отключилась…

Я и не спала, и не бодрствовала: плечом ощутила, как Мосс устраивается рядом; рука его протянулась, что-то поправляя, подтыкая. Потом стало тихо.

Роса пропитала платок, уголок свесился мне прямо в рот. Я очнулась, с трудом повернула шею: Мосс спал рядом, опершись на ствол дерева. Нас обоих обертывало одно одеяло, и что-то угловатое угадывалось там, втыкаясь заодно мне в бедро. Я двинула ногой, и Мосс тут же открыл глаза.

— Тихо, — сказал он. — Не дергайся.

И потащил автомат из-под одеяла. Черт! Всю ночь этот вояка проспал, положив палец на спуск!

— Береженого Бог бережет, — он чем-то щелкнул. — А ты что, испугалась?

Я молча развязала платок, стряхнула росу.

— Выспалась хорошо? А думала, небось, что я к тебе полезу?

— Просто удивительно, что не полез… — я отвечала сквозь зубы, пытаясь выпрямить и снова согнуть совершенно окоченевшие ноги.

— Если б я полез, — Мосс нагнулся над костром, — то из кустов бы кто-нибудь… непременно. Это как закон. А когда ты с голым задом… Что?

— Смешно: с голым задом.

— Был бы на тебе… посмеялась бы — почти сердито буркнул Мосс. — Чай ты пьешь?

— Давай.

Я неловко перехватывала горячую кружку. Мосс обгладывал какую-то кость из вчерашней еды.

— Мосс… а как же ты здесь? Ведь армия в городе…

Вчера мы об этом не говорили. Он облизал пальцы:

— В городе. Да я сам себе командир. Для здоровья так полезнее.

— А… Симона ты давно знаешь?

— Тебе какая разница?

— Что ты за человек, Мосс! Слова нельзя сказать…

— Просто не твое дело. Допила?

— Да. Забирай свою кружку…

— А спасибо?

— Пребольшое тебе…

Он сполоснул кружку, упаковал вещи. Покосился на меня:

— Гляжу, ты язва. Ну, брат он мне, скажем. Довольна?

Я пожала плечами. Брат? Разве что названный… Симон меня ему поручил — как брату ли, как другу, либо же как обязанному — рыжий солдат, чужой и страшный на той страшной вечеринке, был недоволен, однако подчинился. И вот…

— Ну, подъем! Не засиживаться.

Поселок показался внизу, залитый маревом.

— Тихо, — сказал Мосс. — Куда рванула?

Он поймал меня за пояс.

— Пригнись! Тьфу, что ты вся растопырилась, ты прижмись ровнее, — мы лежали в траве на обочине, вокруг на мили ни живой души — так мне казалось. Но у Мосса было, видимо, другое мнение. — И голову пригни!

Я, как могла, распласталась по рыжей земле… Тонкий стебелек полыни попал в рот, я невзначай прикусила — и весь мир стал горьким по-настоящему. Мосс долго вглядывался, — что там было видно без бинокля? Потом сказал: «Можно».

Одна только черная коза, привязанная к тополю, встретила нас на поселковой улице. Солдат заглянул через один забор, через другой, выругался тихонько.

— Никого нет?

Он не ответил. Толкнул калитку, и мы вошли в сад.

— Уна!

Солнце жгло затылок. Мосс крикнул еще раз и сбросил автомат с плеча. Пошел к двери, загородив рукою мне дорогу. Коза с той стороны подошла к забору и замекала противно. Тут дверь все-таки распахнулась.

— Моисей, ты? — спросила особа, вставшая на пороге. На ней был серый брючный костюм, вовсе не деревенский, с каким-то ярким пятном на плече. — Симон с тобой?

— Нет, — угрюмо отвечал Мосс. — Велел вот… привести.

Все это вдруг показалось мне невыносимым. Голова кружилась. Пятно ползло, — это оказался рыжий котенок, он нагло мяукал… на лице Уны было страдание.