Дмитрий Быков - Истребитель [litres]

Он был все-таки очень большой, и льды перед ним ломались торжественно. В радиорубке «Ермака» завели пластинку с «Интернационалом». Ладыгин не мог с собою совладать и почувствовал, что рыдает. Рядом Батагов повторял, перейдя на «ты», да какие уж тут церемонии: «А ты говорил… ты говорил…» За ними пришли, их спасали. «Ермак» дошел до «Седова», обошел его кругом, и льдины, которых они никак не могли ни обколоть, ни взорвать, с грохотом разломились. «Интернационал» играл уже по третьему разу. Весь седовский экипаж орал «Ура!».

С «Ермака» проорали, что на подготовку у них десять часов, иначе не будет чистой воды, вообще, надо торопиться изо всех сил; корабль подготовили за восемь. Планировалось: «Ермак» поведет «Седова», дальше своим ходом пойдут «Садко» и «Кузнецкстрой». Вдобавок к тросу, сплетенному командой, им кинули с «Ермака» еще два, и, помолясь, тронулись. Чудесное, неземное это было ощущение, когда после года во льдах «Седов» сдвинулся с места, таща на себе огромный неоткалываемый слой льда, целую чашу, которая через полмили вдруг оторвалась – и «Седов» получил двадцатипятиградусный крен на левый борт; но это бы полбеды. Даже заведя машину, разведя пары, они двигались еле-еле. «Ермак» натужно ревел, и все на «Седове» боялись дышать, не говоря уж лишний раз шевельнуться; он протащил их триста метров – и лопнул первый канат. За пятнадцать минут его рекордно поменяли, пошли дальше, лопнул второй, – «Ермак» шел трудно, не мог больше, как обычно делается, сдать назад и дать по льду второй удар. Невыносимую тяжесть чувствовали все, а что сделаешь? Порвался третий трос. С «Ермака» передали, что попробуют пойти вперед, разбить путь, а там вернутся. На Ладыгина страшно было смотреть. Через час к нему подошел Ефремов и вручил радиограмму: «Ермак» потерял левый винт, ни о какой буксировке «Седова» теперь не было и речи. Он уйдет, проламывая дорогу для «Садко» и «Кузнецкстроя», «Седову» предлагается зимовать. В утешение во второй радиограмме сообщалось, что на острове Рудольфа создана база и зимой к ним прилетят самолеты.

Все запасы злости Ладыгин потратил, еще когда ему посоветовали не обнадеживать экипажи. К тому же теперь на него смотрели люди, и надо было сохранять лицо. Дать волю отчаянию сможет у себя в каюте, да и что проку? Тут Арктика. Тут всегда был лед и в обозримые три миллиона лет будет он же. «Зимуем», – коротко бросил Ладыгин экипажу, предоставив старпому объяснить, что у «Ермака» полетел винт. Никто в первый момент ничего не понял, решили, что «зимуем» означает продолжаем ждать; но Ефремов развел руками и начал разъяснять ситуацию. Ни один даже не вскрикнул, все были вымотаны до полного безразличия к собственной участи.

Ладыгин упал на койку и, как ни странно, некоторое время проспал. Во сне ему пришла спасительная мысль: можно же, наверное, их всех как-то забрать на «Ермак» и на будущее лето обнаружить «Седова» воздушной разведкой? Никуда он не уплывет за это время, и не такая это ценность, есть другие ледокольные пароходы, этому уж тридцать лет скоро, и у него винт сломан… Но едва проснувшись, Ладыгин понял – всей тяжестью это на него упало: никто не даст ему бросить корабль, он сам не имеет права с него уходить, он капитан, он должен тут сдохнуть, это вопрос чести. Ничего, кого-то он передаст на «Ермак», кого-то дадут ему оттуда, плюс провиант, горючка… Переползут через эту зиму и весной уйдут. Опять же прилетят самолеты, привезут газеты… Что же за судьба, подумал Ладыгин, мне двадцать девять лет, у меня жена молодая, красивая, что же я так влип-то… А потом подумал: а вернулся бы сейчас – что бы ему сделали за поврежденный руль? Арктика – она действительно безопасней, и черт его знает, что мы тут пересиживаем… Он попросил Ефремова позвать всех в кают-компанию и сказал: товарищи, Москва приняла решение, вы знаете – какое. Кто может остаться – оставайтесь, все-таки родной корабль. У кого уважительная причина – переходите на «Ермак», я пойму. Должен сказать, что новая зимовка будет легче, дадут топлива, дадут еды. И мне кажется, товарищи, что если уж возвращаться, то возвращаться героями! Кто спорит, у всех обстоятельства, у некоторых даже институт… – Он кисло усмехнулся. – И все-таки, товарищи, тех, кто останется со мной… а мне, сами понимаете, деваться некуда… я особенно благодарю и, как говорится, чем могу.

«Ермак» вернулся через час, и капитан его Зеленцов честно сказал: хоть мы и без одного винта – там вал треснул, и винт ушел на дно, – но еще одну попытку сделать можем; только быстро, потому что два дня – и вода зарастет, уже и сегодня обещают пургу. Нет, сказал Ладыгин, передавайте нам всё, что сможете, и мы зазимуем. Спросите ваших, кто хочет остаться, и уводите «Садко» с «Кузнецкстроем». В конце концов, нам обещали прислать самолет.