Роберт Уоррен - Воинство ангелов

Нельзя сказать, что заплакала я от боли: шлепки были несерьезными и означали как бы шутку — грубую, зловещую шутку. Нет, кричала я от негодования, возмущения, сознания своего поражения. Как бы там ни было, но мистер Кэллоуэй тут же вскочил и, стряхнув меня на пол, беспокойно и сердито оглядел меня, после чего опять опустился на стул, словно силы внезапно оставили его. Должно быть, он понял, что деньги его не пропали и имущество его, лежащее на грязном полу, в целости и сохранности, и сознание это успокоило его, одновременно лишив всякого гневного запала.

Посидев так с минуту, словно приходя в себя, он за руку поднял меня с пола и вгляделся мне в лицо. Потом сказал:

— Ну вот, теперь ты попробовала… Слышишь? — Помолчав, он опять оглядел меня и, словно убедившись в чем-то, добавил: — Да, а еще раз пробовать не станешь. Не такая ты, чтобы пробовать еще раз!

Печальная правда этого высказывания неприятно резанула меня, отозвавшись болью в душе. Мистер Кэллоуэй пихнул меня, несильно, но так, что я все же отлетела к кровати и упала на нее, обратив к нему взгляд испуганных, но уже совершенно сухих глаз; взяв свечу, он приказал мулату, черт его дери, отправляться заниматься своим делом, лениво отвесил ему оплеуху, когда тот шмыгнул мимо него к двери, после чего, забрав свечу, и сам направился вон, по-прежнему то и дело подергивая штаны и шлепая босыми пятками по половицам.

Следующее, что сохранилось у меня в памяти, это 590-тонный пакетбот «Королева Кентукки», на борт которого мы поднялись несколько дней спустя в Луисвилле, чтобы плыть в Новый Орлеан. Пройдя по сходням, мы очутились на главной, то есть нижней палубе. Мы — это я и мулат, который следовал теперь за мной, бдительно не спуская с меня глаз, готовый в любую минуту схватить, если мне вдруг придет в голову спрыгнуть в воду. Из-за тюков и мешков вынырнул мистер Кэллоуэй. Выглядел он настоящим щеголем — в превосходных клетчатых панталонах, узких наваксенных сапогах, элегантно поскрипывающих при малейшем движении, и красном жилете, на котором красовалась толстая, как канат, золотая цепь. Наряд его довершали манишка, черный сюртук, черный галстук и черная же шляпа; в углу рта была лихо закушена внушительная черная сигара, а черные усы были завиты и блестели, нафабренные, словно лакированные. Мистер Кэллоуэй был при полном параде, приготовившись к своему триумфу — путешествию вниз по реке.

Решительно преградив нам путь, мистер Кэллоуэй как штык наставил на меня сигару.

— А тебя, девушка, — сказал он, — я помещу наверху в каюте. Словно ты настоящая дама, поняла? И будешь сидеть там все время, а выходить только для променада. — Он с удовольствием просмаковал слово, употребление которого говорило о его светскости, а также бывалости. — И не вздумай никому жаловаться или рассказывать о себе. Ясно?

Повернувшись, он ткнул своей сигарой куда-то во тьму, вглубь палубы.

— Глянь-ка! — приказал он.

Там, в дальнем конце за машинным отделением, виднелся огромный загон. Среди мотков пеньки, брусков сала, бочонков виски и связок табака, мериносных овец и свиней — богатства штата Кентукки — вповалку валялись люди. Как мне показалось, человек тридцать негров, черных и светло-коричневых, мужчин, женщин и детей. Примостившись возле тюков и опершись на них, они глядели на проплывавшие берега, болтали и смеялись или же спали, похрапывая; какой-то негр курил пеньковую трубку, негритянка заботливо выбирала гнид из волос своей дочурки. Двое мужчин были в кандалах, у обоих рука и нога были прикованы цепями к опалубке. Это была невольничья партия мистера Кэллоуэя, также представлявшая собой богатство штата Кентукки.

— Погляди сюда, — сказал он. — Если станешь глупить, так и тебя прикуют цепью. И будут держать там в темноте и тесноте. Видишь вон тех негров? — Он сделал паузу для пущего эффекта. — Это плохие негры, буйные. На севере Кентукки черномазым не умеют обламывать рога, не то что на юге. Так вот, этим неграм рога еще не обломали как следует, вот они и буянят. Если станешь глупить, будешь ехать там, внизу, и когда стемнеет, они покажут тебе, что к чему. Мое дело маленькое — лишь бы синяков тебе не насажали, а так — мне-то что. Идем-ка, давай!

С этими словами, громко скрипя наваксенными сапогами, он направился к трапу, или как там называется лесенка наверх, на верхнюю палубу, где располагались салон и каюты. Вслед за ним я прошла через бело-золотую роскошь салона, туда, где были каюты для дам. Мистер Кэллоуэй широко распахнул дверь и вошел. Вошла и я.