Роберт Уоррен - Воинство ангелов

— Ничего подобного! Ничье расположение он не покупал! Он просто хотел порадовать их! Хотел, чтобы…

И тут раздался голос Сета Партона, ясный и холодный, идущий, казалось, откуда-то сверху, из этого лунного морозного сияния.

— Никогда не надо обманываться случайными проявлениями доброты, — произнес он.

Я обернулась на этот голос. О том, что Сет здесь, я и забыла. Он пришел со старшей девочкой. Сет, как я знала, учился в Оберлине последний год, после чего собирался стать священником. О нем говорили как о блестящем и благочестивом молодом человеке. До этого момента я не слышала от него ни слова, потому что невнятное бормотание, которое он издал, чопорно поклонившись, когда его представили, к словам отнести было трудно.

Сейчас слева от меня высилась его долговязая фигура с нескладно болтающимися руками, свисавшими с плеч узких, но крепких; плечи эти прикрывал выношенный сюртук, длинная стройная шея была обмотана куском шарфа, а голова без шляпы, всклокоченная и вихрастая, была вздернута высоко и непреклонно, большеносый вытянутый профиль четко вырисовывался на фоне по-зимнему холодного звездного неба, неся на себе печать благородного страдания и высокомерия.

Слова его заставили встрепенуться мое благочестие и глубоко ощутить правду сказанного, но в следующую же секунду явилась мысль: ведь это он о моем отце говорит ! — и я выкрикнула:

— Он же добрый!

— Добрый… — отозвался Сет Партон, повторив это слово без всякого выражения, словно говоря на чужом языке, и добавил: — В доброту может рядиться и зло.

— Но он действительно добрый! — упорствовала я.

— Я же не личные качества вашего отца имею в виду, — сказал Сет Партон. — Что может сделать жалкая доброта отдельного человека? И разве не использует враг рода человеческого такую доброту для злых своих деяний?

И я услышала голос Элли, подхватившей:

— Да, верно, верно! Он давал им виски, чтобы одурачить их!

А голос старшей девочки произнес:

— Да. Ведь он эксплуатировал негров. Эксплуатировал людей!

Голоса эти, спровоцированные ужасным высказыванием Сета, показались мне злобным собачьим лаем. И неожиданно для себя я повернулась к Сету, словно желая укрыться в его суровости.

Сверху надо мной лились слова:

— Нет, не личности нас должны заботить, а только Истина!

Он взмахнул длинной правой рукой в угловатом неловком жесте, и я увидела, какая большая у него ладонь, когда, взмахнув так, он вдруг разжал руку, словно отбрасывая, отшвыривая что-то от себя, и мне явственно почудилось, что отшвыривает он моего отца — маленького, смятого, жалкого, как скомканный и ненужный бумажный листок. Вот он закрутился на ветру и исчез в морозном воздухе.

Нет, вынести это было сверх моих сил. Меня вдруг пронзило чувство, что сделала это я — я отшвырнула отца, превратив в ничто, выбросила вон. Слезы ручьем хлынули из глаз. Резко отвернувшись от спутников, я кинулась одна по полю, туда, где уже близко от нас светились огоньки нашего городка. Меня окликнули раз или два — окликнула Элли или старшая девочка, — но я лишь ускорила шаг.

Наутро Элли встретила меня как ни в чем не бывало — розовощекая, уверенная в себе. Я холодно выслушала ее доводы и оправдания. Сколько раз уже я все это слышала! И как свято верила этим словам! Но и вера не мешала мне тогда воспринимать их как простое сотрясение воздуха.

Наконец, в победном порыве великодушия, Элли предложила не откладывая дела в долгий ящик тут же и помолиться о спасении моего отца и, не теряя даром времени, быстро опустилась на круглые свои коленки, молитвенно сложила руки и заученно возвела к небу глаза.

Подождав, она обернулась ко мне:

— Чего же ты?

— Мне не хочется молиться, — ответила я.

Это было правдой. Молиться мне не хотелось. Картинка маленькой девочки в белом платье, девочки с лицом, горевшим энтузиазмом покорности и послушания, исчезла, а заменить ее на другую картинку я не смогла. Я чувствовала потерянность, апатию и, бросая вызов Элли и прежней себе, все равно не могла избавиться от подспудного ощущения какой-то утраты и разлада с самой собой. Будущее внезапно затянулось серой пеленой.

К вечеру того же дня в дверь ко мне постучала миссис Терпин. Ко мне гость, объявила она, глядя на меня во все глаза с почтительным любопытством. На лестнице она не выдержала и с плохо скрытым благоговейным изумлением шепнула:

— Это мистер Партон! Знаете, Сет Партон!

Выражение ее лица ясно свидетельствовало о том, что мир перевернулся и виной тому — я. Сет Партон пришел навестить меня, меня, еще нетвердую в вере девочку, приехавшую издалека, девочку, чья душа если и имела шансы на спасение, то самые ничтожные. Я должным образом оценила и невероятность происшедшего, и честь, мне оказанную.