Василий Ермаков - Мотив

Соболев жадно повел носом. Пахло свежеиспеченным. На столе в горнице стояло блюдо с пирогами, прикрытыми махровым полотенцем, чтобы не остыли. Рядом блестел глазурованный горшок с молоком. Соболев навалился на пироги.

— Как ты хорошо ешь, — позавидовала Тоня и надкусила пирог. Лицо ее было задумчиво, а движения казались несколько более медлительными, чем обычно.

«Соображает, как быть, если я навещу ее и сегодня, — по-своему истолковал ее задумчивость Соболев. — Помысли. А я поем… Вот и пойми их: ведешь себя как ни в чем не бывало — заинтересуются, проявишь активность — насторожатся».

— Ну, я пошла, — встала Тоня. — Спокойной ночи.

И неожиданно взъерошила его волосы. Видно было, что ей не хотелось расставаться, а что делась, она тоже не знала. Соболев покосился в сторону комнаты, где сидели старики. Слава богу, «Кинопанорама» подходит к концу. Ведущий уже прощается: «До следующей встречи на телевизионном экране». Юрий Алексеевич поискал рукой прислоненную к стене палку. Соболев отошел к форточке покурить. Щелкнуло — в соседней комнате выключили телевизор.

— Вчера дверь забыли закрыть, — сказала Анисья Деевна. — Не мешает мой храп-от?

— Ни в коем случае, — заверил ее Соболев. — По мне — так хоть из пушек пали…

— И ладнот-ко, — удовлетворилась Анисья Деевна и опять не закрыла дверь. «Конспираторша, — усмехнулся Соболев. — А сама захрапит, так хоть всех выноси из избы — не заметит».

Аккуратно уложив мундир на стул, он лег на свой диван. Хрипло, нутряно откашлялся Юрий Алексеевич. И так же, как вчера, вдохновенно захрапела Анисья Деевна. В тусклом проеме окна сновали тени порхающих снежных хлопьев.

Выждав, Соболев бесшумно встал и скользнул в комнату Тони. Свет в ней был уже погашен. Дверь отошла неслышно, как и вчера. Тут было светлее — от уличного фонаря за окном.

Тоня лежала на спине, положив руки под голову. При появлении Соболева руки ее непроизвольно схватили одеяло и подтянули его к подбородку.

— Ты? — ошеломленно, будто не веря своим глазам, спросила она. — Зачем?

Соболев нырнул под одеяло и наткнулся на ее локоть. Отведя его вверх и просунув в сгиб голову, он поцеловал Тоню. Губы ее дрожали. «Вот оно!» — радостно подумал он и тотчас же понял, что ошибся.

— Как… тебе… не стыдно? — потрясенно пробормотала она. — Так все хорошо было…

Он засуетился в последней, отчаянной попытке спасти положение.

— Убирайся прочь! — как и в прошлый раз, сказала она, да так сказала — решительно и властно, — что он, к великому своему удивлению, немедленно вскочил и, почему-то вспомнив о своем армейском начальнике, который умел и сказать, и взглянуть так, что любой тут же вытягивался в струнку, вышел из комнаты Тони и очутился на своем диване, почти не понимая, что же произошло. Несколько минут пролежал он совершенно безучастный к чему бы то ни было, с каким-то странным, пустым спокойствием в душе.

Затем его словно прижгло раскаленным железом: «Меня-а? Как распоследнюю дворнягу? За что-о?.. Ну, погоди, Тонечка, погоди, ягодка-а… Сломать бы чего… Избить бы…»

Анисья Деевна не храпела — проснулась, наверно. Зашелся в надсадном кашле Юрий Алексеевич.

«Общественник. Угробил свое здоровье. А что имеет? Небось из своих Андом ни разу не выползал».

Соболев, как наяву, увидел своего отца, кряжистого, ухватистого, с цепким, как бы приценивающимся ко всему взглядом. Вот кто умеет жить! Из двенадцати соток приусадебного участка тысячи выколачивает, а дай-ка ему волю!.. Так не дадут… У него эта толстощекая Анисья на цырлах бы бегала…

По улице кто-то проскрипел подошвами.

«Старался целый день, давил свое самолюбие… Дур-рак! В Андомах этих двадцатый век через сто лет наступит… А может, зря я так-то? Девка же будте-нате. И образование, и красота. Взять да и привезти ее в Смоленск: вот вам, папаша, личный агроном, интенсифицируйте приусадебное сельское хозяйство…»

Соболев даже привстал с подушки от такого неожиданного направления мысли. Попробовал представить отца и Тоню под одной крышей… и отвалился обратно на подушку. Не монтировались они друг с другом.

«Нет. Ничего не получится из этой затеи с женитьбой. Да и зачем? Жизнь только начинается. Погулять надо».

Утром повизгивала метель, сыпала в окна сухим, как пшено, снегом. Приятно было нежиться в теплой постели.

Анисья Деевна готовила пойло для коровы — бросала в ведро картофельные очистки, рубленый турнепс, сечку из соломы, сыпала соль и муку. Юрий Алексеевич, попыхивая самокруткой и щуря левый глаз, щепал лучину на растопку печи и самовара. Соболев встал и наскоро умылся.