Василий Ермаков - Мотив

Я вернулся в свою комнату и машинально, без прежнего интереса, включил динамик. В гостиной напряженно покашливали. Что-то журчало — наверно, мама разливала в чашечки кофе. У нас имелся автомат, отключавшийся, когда кофе вскипало.

Затем дядя Николай миролюбиво осведомился, не пора ли разъехаться. С Настей все выяснилось, джинсы нашлись, стоит ли еще и еще испытывать на прочность родственные узы?..

— Ну уж нет! — жестко возразила тетя Надя, не на шутку, видно, закусив удила. — Стало уж системой уходить от серьезных разговоров. Будто чего-то боимся, будто подозреваем себя в чем-то… непотребном. Все деликатничаем, щадим то братика дорогого, то еще кого-то, — при этих словах она взглянула, наверно, на дядю Алексея. — А кто пощадит нас? Кто?.. Да кому были бы нужны ваши полеты в Космос, если бы не мы? Вам же мало слетать туда и поболтаться в невесомости, вам нужно, чтобы было кому любоваться блеском ваших золотых звездочек!

— Не смейте! — взбеленился дядя Николай. — Не смейте захватывать настоящее! Посмотрите, как вы живете! В квартирах у вас полно шикарной мебели, а детям играть негде… А что вы делаете со своими мужиками? Посмотрите на Алексея! Летчик, здоровяк! Ему бы орлом глядеть, а он рюмку коньяку без спроса выпить боится!

— Не трогай, пожалуйста, Алексея! — холодно предупредила тетя Надя и щелкнула сумочкой, полезла, должно быть, за пудреницей. — Пожалуйста, без пакостных намеков.

— Какие намеки? — удивился дядя Николай. — О чем ты?

— Николай! — остановила его мама. — Помолчи, чтобы потом не пожалеть.

— Тайны мадридского двора, — вздохнул дядя Николай. — Чего ты, Алешечка, наерундил?

— Но-но-но! — вскипел вдруг и дядя Алексей. — Я тебе не Алешечка!

— Эть ты! А кто же?

— Помолчи, Николай, — сказала матушка моя.

— Я вот гляжу на вас, женщины, — миролюбиво проговорил дядя Николай, — и тошно мне делается.

— Неужели? — спросила тетя Надя. — Отчего же?

— Красивые вы бабы, сексуальные. Вам бы из своих спален не парфюмерные склады устраивать, а поставить бы кровати пошире да покрепче и такое со своими мужиками вытворять, чтоб небу стало жарко, а земле горячее. И рожать, рожать!.. А вы выплюнули по одному и мужиков, поди, на голодном пайке держите. Я еще удивляюсь, как они любовниц не заведут.

Даже мне стало не по себе. Если дядя Коля хотел попасть не в бровь, а в глаз, то по своему неведению в наших семейных делах он сделал это как нельзя лучше. Я представил, как запорхал по лицу тети Нади пуховичок, как заерзал на стуле дядя Алексей, как укоризненно, но, в общем-то, довольно смотрела на дядю Колю матушка моя.

— Что? Что такое? — растерянно спросил он.

— Не прикидывайся несведущим, — всхлипнула тетя Надя. — Ты прекрасно знаешь — что.

— Надя, — остановила ее мама. — Об этом сейчас не время. Возьми себя в руки. А ты, Николай, как был нетактичным олухом, так им и остался.

— Да уж ты, Николай… — совсем уж некстати высунулся дядя Алексей. — Ты там… полегче. А то…

— А то? — будто обрадовавшись, подзадорил его дядя Николай. — Покажи-ка, что ты еще мужчина. Вдарь меня!

— Не смейте! — испугалась матушка моя. — Этого еще не хватало!

— Ну, что же ты, Алексей? — вскричала тетя Надя. — Врежь ему! Садани, чтоб кровь из носу брызнула! Ну же?..

— Надежда! Опомнись! — кричала мама. — Ты что, с ума спятила? Вы что, все с ума спятили? Я милицию вызову!..

— Ну, что же ты, Алешечка! — кричала тетя Надя с какими-то за душу хватающими нотками в звенящем голосе. — Ну покажи, как ты можешь парить! Как, не мигая, можешь смотреть на солнце!

— Я милицию вызову, — заплакала мама. — Честное слово, вызову.

И сразу же стало тихо. Как, наверное, им сейчас там неудобно, как они стараются не смотреть друг на друга. Затем скрипнула дверь, и в моей комнате опять появился дядя Алексей. Крупное лицо его устало отяжелело. Достав бутылку, он неторопливо влил в себя остатки коньяка, после чего так же неторопливо оборвал все провода, соединявшие динамик с микрофонами. Не взглянув на меня, он вышел.

Я остался в полной тишине. Я пытался представить себе места, через которые спешил сейчас поезд, увозивший Настю в ее не то Коштуги, не то Коштули. Мелькают рощи, поляны, села, поля и луга, реки и озера. Хорошо бы теперь шел дождь, хлестал бы в окна вагона…

Затем я вспомнил про Колю-Николая, стал гадать, какими улицами Ленинграда он сейчас бродит, чудятся ли ему торопливые, задыхающиеся шаги Достоевского…

В прихожей возникла прощальная суета. Все, кажется, опять пребывали в нормальном расположении духа, будто выпустили из себя лишний пар.