Славчо Чернишев - Созопольские рассказы

Смотрю, какой-то верховой мчится во весь опор по влажной полосе пляжа и то и дело поглядывает в нашу сторону. Обогнать, думаю, хочет. Когда он поравнялся с автобусом, вижу — моряк. Мне сделалось смешно — моряк на лошади! Но тут я припомнил рыбаков Верхарна и книгу о Джеке Лондоне. И не знаю уж почему, зрелище показалось мне очень красивым. «Нарочный, думаю, спешит куда-то». За спиной — автомат. Граница!

Верховой промчался мимо нас, описал широкий полукруг и остановил коня на дороге перед нами. Когда мы подъехали, поднял руку. Я сидел рядом с шофером и сказал, чтобы он затормозил. Моряк ловко спрыгнул с седла и подошел к нам, ведя на поводу вспотевшего коня. Я открыл дверцу и спрашиваю с улыбкой:

— В чем дело, орел?

Моряк бросил поводья, вытянулся и, приложив руку к бескозырке, доложил прерывающимся от волнения голосом:

— Товарищ начальник, матрос Иван Тодоров Радев из подразделения 50—385 прибыл по распоряжению начальства!

Моряк Иван!

— Здравствуй, орел! — говорю я и протягиваю ему руку. — Вольно! Я, как говорится, казармы и не нюхал, так что расскажи толком, каким ветром тебя принесло?

Моряк опустил руку, смущенно оправил ремень автомата и молча уставился на меня. Красавец-болгарин! Такой стройный, обветренный.

— Кто тебя прислал? — задал я наводящий вопрос. — По какому делу?

— Лейтенант Неделкин… Я только что вернулся морем, узнал, что вы были у нас, и такая досада меня взяла: я ведь в жизни не видал настоящих артистов, в наших краях они не бывают… Лейтенант сказал, чтобы я взял его коня, я припустил напрямик и… — Моряк потупился.

Представляете? Моряк Иван летел по кратчайшим тропам, через леса и болота, по обрывам, пескам и холмам для того только, чтобы увидеть настоящих артистов! Увидеть и пуститься в обратный путь!

Коллега! За свою долгую жизнь я имел счастье видеть величайших актеров Болгарии и некоторых зарубежных. Но вряд ли когда-нибудь древняя трагедия «Антигона» звучала так сильно, так чисто и так захватывающе, как тогда:

в один прекрасный летний день,

среди пустынных желтых песков,

на фоне вечного моря —

перед одним-единственным зрителем!

И заметьте: без декораций, только в гриме и костюмах!

Моряк Иван один сидел среди воображаемого зала, смотрел на воображаемые декорации и плакал. Плакал от радости, что ему привелось увидеть настоящих артистов!

И я могу заверить вас, что он действительно увидел настоящих артистов!.. Нет, они не играли. На их лицах светился золотистый отблеск дюн…

Мельпомена, наша добрая богиня, осенила их.

Паровоз сипло прогудел. Мы приближались к какой-то станции или мосту. Петр Камов отпил немного коньяку и задумчиво сказал:

— Да-а, мне пора… — Неожиданно поднявшись, он стал оправлять свое кашне.

— Куда это вы так вдруг? — в недоумении спросил я.

Петр Камов виновато усмехнулся.

— Сейчас будет моя станция. Там меня ждут молодые люди из села Вишнево. Я приезжаю к ним каждый понедельник, в наш выходной. Готовим одну пьеску.

— Но ведь вы же едете в Софию, на конференцию!

— Я пошутил, извините. Уж больно одиноким я себя чувствовал… К несчастью, еще никто не догадался созвать конференцию суфлеров, — и, лукаво улыбнувшись, он добавил: — Быть может, только по этой причине никто еще не удостоился звания «заслуженного суфлера Республики»… Счастливого пути, поэт! Как только мы заговорили о море, я сразу же догадался, что это вы. До свидания! Извините! — Он по-старомодному поклонился и галантно протянул мне руку.

Поезд остановился. На перрон сошел лишь один пассажир — Камов.

Хорошенькая белокурая девушка и дочерна загорелый парень встретили его с сияющими лицами. Они уселись втроем в расписную телегу, запряженную парой горячих коней. Парень хлестнул лошадей кнутом, и те помчались по чернеющему проселку.

Петр Камов махнул мне рукой, и телега покатила куда-то в простор серой осенней равнины.

Дул северо-восточный ветер греос и развевал гривы горячих гнедых коней.

Драмудан бушевал целую неделю, и уже не было никакого сомнения, что тучи рождаются где-то над дальними просторами моря. Сухая декабрьская стужа сковала пески, скалы, старые смоковницы. Среди этого неподвижного пейзажа не застыло лишь море. Оно еще переживало бурю.

Я сидел в казино и глядел, как северный ветер сметает с набережной последние песчинки: те, которые не успели замерзнуть. Острова и горбатая гора над заливом потеряли всякую привлекательность под пасмурным, насквозь серым небом. Неба в сущности не было: оно скрылось за почти осязаемой массой замерзающего воздуха.