Елизавета Дворецкая - Наследница Вещего Олега

Наконец все было решено. Мистина от лица Ингвара поцеловал меч, потом приложился к нему лбом и обоими глазами поочередно, предавая свою жизнь и зрение во власть клинка; Рафаил и Гостята подняли руки и сказали: «Жив Господь!», призывая своего Бога в свидетели клятвы. Договор был заключен. Лица наконец прояснились и отразили удовлетворение; жидины откланялись и попросили разрешения удалиться.

И едва за ними закрылась дверь, Ингвар встал со своего места и подошел к Мистине. Не говоря ни слова, они разом врезали друг другу кулаками по плечу. Воеводы переглядывались и ухмылялись. Но все молчали, издавая разве что бессвязные восклицания: один намек на то, чего же они достигли на самом деле, мог погубить всю затею.

Вечером был пир – ближняя дружина и бояре отмечали удачный уговор с жидинами, позволявший обойти самкрайского тудуна. Толпящимся у ворот хазарам вывели восемь женщин, и над объятиями воссоединенных семей возносились к небесам ликующие крики и благословения. Четыре матери призывали бога, ибо четыре девушки остались у Эльги: Мерав, Шуламит, Емима и Рахаб. Пятнадцатилетняя Мерав была из них старшей. Эльга сожалела, что отдать пришлось молодых жен: от взрослых женщин больше пользы в хозяйстве, а этих, тринадцати-четырнадцатилетних, еще и учить придется. Но как заложницы они были дороже, и она смирилась. Вот пройдет все как надо, дадут боги удачи – и у нее будет хоть двадцать крепких работящих челядинок.

Как обычно, Эльга удалилась из гридницы раньше мужчин. Но когда пришел Ингвар, она еще не спала: ей хотелось поговорить с ним без чужих ушей.

– Неужели вы одурачили рахдонита? – прошептала она, забрав его кафтан.

Она восхищалась и не верила.

– Вот чтоб мне глаз потерять – они там прикидывают, как бы им одурачить нас, – усмехнулся он. – Может, и уже придумали. Ну да пусть. Главное, чтобы товар взяли и до Самкрая довезли. А там уж сколько у нас удачи хватит!

– Я вот что хотела… Послушай… – Эльга и боялась, и не могла удержаться от вопроса, который не давал ей покоя.

– Что?

– Ты знал… Ты понимал… Помнишь, жидин рассказывал, на Оттона саксонского его родичи и другие хёвдинги умышляли, он одних убил, других повесил… Ты знал, что и тебя, и Мистину, и Свенельда… что вас убьют или перевешают, если Олег раскроет ваши… игрища с вупырями?

Ингвар несколько мгновений смотрел ей в глаза, будто не понимая, потом хмыкнул:

– Да само собой! Но ты же не собираешься оскорбить меня вопросом, не боялись ли мы? Нет! – Он поднял ладонь, видя, что она собирается что-то сказать. – Мы твердо знали, что вас с Утой никто не тронет. Мы нарочно старались, чтобы вы ничего не ведали, не волновались и потом могли поклясться, что нет на вас вины. Кровная родня Олегу – вы, а не мы. Вас бы он пожалел.

Эльга открыла рот и закрыла, не зная, что сказать.

– Имеет цену не всякая жизнь, – пояснил Ингвар. – А достойная жизнь.

– Но ведь Ульв уже умер тогда… Мы могли вернуться в Хольмгард и жить как князья в своей державе…

Но, произнося эти слова, Эльга осознала: она совершенно не представляет себя живущей на Волхове. Только здесь ее судьба.

– Зачем брать половину, когда можно взять все? Мы все здесь, потому что наши предки думали так. Но ты зря волнуешься! – Ингвар успокоительно потрепал ее за плечо. – Меня бы не повесили, потому что я не собирался сдаваться живым. Мы же всю весну даже в нужной чулан выходили с оружием! А Олеговы люди верили, будто мы вупырей боимся!

Да, припомнила Эльга. В те дни, когда весь Киев дрожал перед «вупырем», она постоянно видела у своих мужчин мечи или топоры у пояса, но ей не пришло в голову, будто здесь что-то не так…

Над Святой горой дул ветер. Листва Перунова дуба, чуть тронутая желтизной, шумела над головой Эльги, почти заглушая прочие звуки. И Эльга вслушивалась изо всех сил, чтобы не пропустить ни слова.

– Я, Ингвар, князь русский, при свидетельстве моей дружины, бояр киевских и воевод русских, плесковских и черниговских, старейшин полянских и всех наших родичей, объявляю Эльгу из рода Олега Вещего, мою жену водимую и княгиню русскую, моей соправительницей, равной со мной в правах управления державой, в делах дома, суда и совета…

Эльга стояла у самого подножия дуба. Перед бурым широким, как пол-избы, стволом княгиня в красном платье и красном кафтане издалека бросалась в глаза, будто язык живого пламени. Ветер раздувал края белого шелкового убруса, и под восхищенными и почтительными взглядами сотен глаз ей казалось, что сейчас сам Стрибог подхватит ее на руки, усадит на спину своего незримого коня-вихря и умчит куда-то ввысь.