Ирина Верехтина - Вышивальщица

Неожиданно для самой себя Арина рассмеялась. И принялась за пасху, которая – вот странно! – вдруг стала необыкновенно вкусной. Зажмурив один глаз, она приставила к другому прозрачную дольку апельсинового цуката и посмотрела на свет. Свет оказался тоже вкусным, празднично-оранжевым. Никто на свете не умеет так утешать, как Настя!

Арина вынырнула из воспоминаний и горестно вздохнула. Пасха ещё не скоро, март только начался, Великий пост длинный-предлинный, сорок восемь дней. И целых сорок восемь дней нельзя шуметь, бегать и громко смеяться. Это называлось «предаваться удовольствиям». Но если Бог создал удовольствия, то почему нельзя им предаваться? И есть всё время хочется. Настю дома ждёт вкусный ужин, а Арину – перловая каша без масла, которая уже не лезет в горло.

Арина никому не нужна, даже маме. А Настя нужна отцу, и маленькому братику, и овчарке Альве. И мачехе, которая её любит, целует в обе щеки, спрашивает, как прошёл день и что сегодня подавали на обед в монастырской трапезной. Суёт ей в руки промасленный пакет, в котором – бутерброд с Настиным любимым салом шпиг или пирожок. И смотрит, как Настя ест, пробормотав с набитым ртом «шпашибо, ма».

Настя однажды её угостила. Пирожок оказался с мясом. Арина впервые в жизни ела слоёное тесто, тающее во рту, восхитительно вкусное. Подобрала с ладони крошки и удивилась:

– Сейчас ведь пост, нельзя!

– Если нельзя, почему же ты ела? – рассмеялась Настя. – У нас дома всегда на столе пирожки, папа и Альва любят с мясом, Павлик с повидлом, а я люблю и с мясом, и с повидлом. Мы с мамой Надей вместе печём. А поститься, папа говорит, не обязательно. Папа говорит, главное – никого не обижать, хорошо учиться и хорошо себя вести. И не только в пост, а всегда.

Пирожки Арине доставались редко: Настина мачеха не разрешала падчерице открывать пакет, пока они не выйдут за ворота. Пирожки скоромные, бутерброды с салом, а сестра Ненила вертится поблизости, высматривая, вынюхивая, выискивая… Чтобы потом доложить директрисе приюта. Доносчица! Иуда!

Настя жуёт и рассказывает – обо всём. А мачеха, которую Настя называет мамой, заботливо поправляет на ней вязаную шапочку, поднимает воротник пальто и за руку ведёт к автобусу. Настя оглядывается и машет Арине рукой, Арина машет в ответ. Автобус, весело подмигивая красными огоньками, увозит их в «мир». Сестра Иринья так и говорила – «в миру», «миряне».

Арина смотрела вслед автобусу блестящими от слёз глазами. За ворота её не выпустят, за ворота – только в сопровождении взрослых. Но когда-нибудь она сумеет обмануть строгих монахинь и приедет домой. Мама всплеснёт руками: «Аришенька, доченька, какая же ты большая!» И будет весь вечер расспрашивать о том, как Арина живёт, хорошо ли учится, есть ли у неё подруги. Арина расскажет про Настю и про её мачеху, и про сестру Ненилу, у которой железные зубы, как у бабы Яги.

Папа Жора нальёт ей полный стакан шипучего лимонада и отрежет толстый ломоть колбасы. Арина представила, как будет жевать колбасу – медленно, растягивая удовольствие. А потом смотреть мультфильмы. В монастыре нет телевизоров.

Мечты о колбасе были прерваны воспитательницей:

– Зяблова, ты почему не на молитве? Почему не со всеми? Тебе отдельное приглашение нужно? Всю прогулку у ворот проторчала, будто их мёдом намазали. Вот противная девчонка!

Пронзительный голос сестры Апраксии, напоминающий воронье карканье, выдернул Арину из уютного домашнего мирка, в котором – мама, Жорик, телевизор и колбаса – и вернул в монастырский двор. Оказывается, время прогулки закончилось, и настало время для повечерия с акафистом святому великомученику и целителю Пантелеймону. Арина вздохнула и поплелась в моленную. Сестра Апраксия шла следом и строго её отчитывала, Арина слушала, вздыхала и думала о своём: мама не приедет, за ворота не выпустят, домой позвонить нельзя – не разрешают.

Хотелось плакать.

◊ ◊ ◊

Арина перестала верить Богу, когда поняла, что мама за ней не приедет, сколько ни молись, сколько ни проси. Если бы она была круглой сиротой, было бы не так обидно. Мысль о том, что матери она не нужна, терзала ночами, не давала уснуть. И отпускала, только когда приезжала Настя и наступало время учебных часов.

Учёба в гимназии давалась девочке легко. Двоек здесь не ставили, детей не унижали, слабых учеников не высмеивали, не называли бестолковыми и помогали им всем классом. Отношение преподавателей к учащимся хотелось назвать дружеским, а директриса приюта была дипломированным психологом и всегда находила ключик к детской душе.