Ханс-Улав Тюволд - Хорошие собаки до Южного полюса не добираются [litres]

– Вы что, расстроились? – спросил я. – Вам нужно утешение?

– Нет, Шлёпик, я не расстроилась. А утешение мне не помешало бы, да.

– Что она такое вам дала?

– Письмо читателя из газеты «Дагсависен». Давай прочитаю его тебе.

Фру Торкильдсен глотнула из стакана и принялась читать своим обычным добрым голосом человека, который никуда не спешит:

Вспоминая детство, я понимаю, что принимал его как должное. Я не знал, как мне повезло, ведь я ходил в школу, где была библиотека и библиотекарь, знавшая меня и ставшая моим проводником в мир новых литературных приключений.

Мне почудилось, что голос у фру Торкильдсен чуть перехватило. Может, она простудилась?

Благодаря книгам, которые вы давали мне, я объехал весь земной шар и прожил много жизней. Я понял, каково это – быть цыганской девочкой во время Второй мировой войны или усыновленным ребенком. Я видел, как лава погребла под собой Помпеи, и помню нападения викингов.

Библиотека дарила мне покой, когда я ждал продленки или приходил до уроков, а иногда мне везло вдвойне и я знакомился с живым писателем. В жизни каждого ребенка должен быть библиотекарь.

Похоже, что на этом письмо закончилось. По крайней мере, сказать фру Торкильдсен больше было нечего. Сердце у нее билось как обычно, дыхание совсем не изменилось, фру Торкильдсен одновременно грустила и радовалась. А я был сытый и тоже радовался.

– Это про вас? – решил уточнить я. – Библиотекарь – это вы и есть?

– Нет, тот библиотекарь – это не я, – ответила фру Торкильдсен, – но это обо мне.

Прежде чем начать рассказ, фру Торкильдсенв зеленом платье подошла к камину, на котором по какой-то загадочной причине снова стало тесновато. Она слегка выпила, но только чтобы соответствующим образом настроиться. Интерес фру Торкильдсен к «великой истории о том, как в Антарктике помечали территорию» особенно обостряется после бокала драконовой воды. Без драконовой воды в организме фру Торкильдсен рассказывать не желает, а когда драконовой воды переизбыток, то говорить она не в состоянии. Легкая, едва заметная одурманенность необходима, и как раз сейчас фру Торкильдсен дошла до кондиции.

– Тут тридцать девять собак, Шлёпик, – проговорила она. И в том, как она произнесла мое имя, мне почудилась какая-то таинственность. – Это если верить Торвальду Нильсену.

– Вы ждете, что я спрошу, кто такой Торвальд Нильсен?

– Кем он был. Торвальд Нильсен был заместителем Шефа.

– Номер два, – с ледяной иронией заметил я, но фру Торкильдсен пропустила ее мимо ушей.

– Перед экспедицией на Южный полюс Нильсен совершил две с половиной морские кругосветки. Ты только представь!

– И поэтому его можно считать хорошим человеком? – спросил я с ехидцей.

Впрочем, я стараюсь себя вести как добрая собака, иначе сказал бы что-нибудь об отношении фру Торкильдсен к мужчинам вообще, будь то отцы, сыновья или любовники. Не говоря уж о бороздящих далекие моря капитанах. Но я промолчал. И не пожалел об этом. На мой вопрос я так и не получил ответа, но ведь каждый из нас вполне может оставаться при собственном мнении, верно?

– На борт поднялось на семьдесят семь собак меньше, чем на момент прибытия в Антарктику, – рассказывала фру Торкильдсен, – меньше трети всех собак, участвовавших в экспедиции, включая и тех, что пошли на корм рыбам. И среди тридцати девяти собак, поднявшихся на борт судна, одиннадцать побывали на Южном полюсе. И вот они уплывают прочь от огромной ледяной шапки, по которой англичане, решившие обойтись без помощи собак, до сих пор бредут к своей смерти. Но с историей дело обстоит так же, как и с подвигом: в ней важно стать первым. А когда ты оказываешься перед выбором, в чем стать первым, то ты выбираешь первенство в истории.

– Постараюсь запомнить, – кивнул я.

Шеф сидел в своей каюте, писал историю победителей и чувствовал старый добрый страх оказаться последним – тот самый страх, который, как ему казалось, он оставил в брошенной на Южном полюсе маленькой палатке. Что Шеф, высекающий историю, как он сам полагал, в камне, но на самом деле на льду, думал о проигравшем эту гонку, никто не знает.

Госпожа Снуппесен родила восьмерых щенков, по четыре каждого пола. Половину оставили в живых, по два каждого пола. Бултых! Бултых! Бултых! Бултых! И все на этом. Фру Торкильдсен поставила на пол четырех новых собак.

– Сорок три, – сказала она, что, на мой вкус, прозвучало неплохо.

А потом она добавила четыре бумажные фигурки на каминную полку.