Ханс-Улав Тюволд - Хорошие собаки до Южного полюса не добираются [litres]

– То есть они пристрелили сорок собак?

– Или забили. Впрочем, какие-то собаки сбежали.

Фру Торкильдсен не торопясь встала и подошла к журнальному столику, на котором, что неудивительно, лежала книга.

– Прочитайте сами, – сказала она, возвращаясь, – этот отрывок лучше всего характеризует Руаля Амундсена.

Библиотекарша взяла книгу, почти нежно погладила корешок и раскрыла ее на заложенной желтым флажком странице. Похвалив качество книги, она принялась громко зачитывать:

– «Но в этот вечер я быстрее обычного пустил в ход примус, накачав его до самого высокого давления. Я надеялся таким образом произвести как можно больше шума и заглушить звуки тех выстрелов, которые сейчас должны были раздаться. Двадцать четыре наших достойных товарища и верных помощника были обречены на смерть! Это было жестоко, но так должно было быть. Мы все единодушно решили не смущаться ничем для достижения своей цели».

– По крайней мере, он не делает хорошей мины при плохой игре, – сказала фру Торкильдсен, прижимая бокал к груди.

– Да уж, – кивнула Библиотекарша, – «не смущаться ничем»…

– Я попыталась подсчитать, сколько собак погибло, но сбилась со счета. Сучки, рожденные на борту «Фрама», те, что погибли на Южном полюсе и позже, – наверное, всего получается около двухсот. А может, и больше. Некоторые собаки попрощались с жизнью только для того, чтобы из них сделали чучело. Мы со Шлёпиком видели пару таких чучел в музее «Фрам». Что скажете? Ужасно, да?

– Не то чтобы ужасно, – ответила Библиотекарша, – но количество впечатляет. Я знала, что они использовали собак и убивали их, но мне всегда казалось, что речь идет всего о паре животных, да и то их умертвили по медицинским показаниям. Двести собак – это уж чересчур.

– Вот именно. С другой стороны, это всего лишь число. Две или две сотни – какая разница?

– Сколько должно умереть, чтобы мы назвали это войной, – вы об этом?

– Вопрос еще в том, кто умирает. Знаете, в Калифорнии запрещено есть конину. Запрещено! Поэтому там выросла целая отрасль, специализирующаяся на похоронах лошадей. Они устраивают настоящие погребальные церемонии, в процессе которых огромное животное закапывают на шесть футов в землю при помощи подъемного крана и экскаватора. Как вам такое?

– Я читала, что некоторые заказывают чучело своей умершей собаки, это, похоже, дело обычное. Поэтому мне слегка не по себе от того, как на Южном полюсе обращались с собаками. Но вы говорите, они своих собак любили?

– А вы почитайте сами, как Шеф описывает свое отношение к этому, я заложила страничку, потому что мне его слова запали в душу. – Фру Торкильдсен снова протянула книгу Библиотекарше, и та принялась читать.

Ее чистый и молодой голос создавал удивительный контраст с прочитанным:

– «Мне кажется, я вправе сказать, что при нормальных условиях я любил своих собак, и это чувство было, конечно, взаимным. Но данные условия были ненормальны. А может быть, я сам был ненормален? Часто потом я думал, что так оно и было на самом деле. Ежедневная изнурительная работа и цель, отказаться от которой я не хотел, сделали меня жестоким. Конечно, я был жесток, заставляя этих пять скелетов тянуть чересчур тяжело нагруженные сани».

– И почему мы вообще так переживаем за этих собак? – спросила фру Торкильдсен. – Если кого и жалеть, так это коренных обитателей Антарктики. Существа, пришедшие издалека, забили и съели тонны тюленей и пингвинов. Тюлени там людей не боялись и не пытались убежать. Они лежали и ждали, когда их забьют. Больше того – чтобы не тащить тяжелую добычу издалека, охотник помахивал рыбой и подманивал тюленя к кораблю, где и убивал. Бог ведает, сколько животных они поубивали.

– Если так думать, то можно увязнуть, – сказала Библиотекарша. – Сколько муравьев я раздавила, пока шла от ворот до входной двери? Выходит, каждый из нас – серийный убийца.

Они засмеялись.

В комнате повисла тишина, какая бывает, когда съешь всю вкусную еду. И когда все хорошо. И тогда фру Торкильдсен – кстати… а впрочем, ничего… – произнесла свою коронную фразочку:

– По-моему, старость – это дерьмище!

Сколько же раз на моей памяти фру Торкильдсен это говорила? Нет, я всего-то до четырех умею считать. Но тут Библиотекарша сделала кое-что, до чего я сам не додумался. Она задала правильный вопрос:

– В каком смысле?

Ответила фру Торкильдсен не сразу, а сперва хорошенько подумала. Опять что-то новенькое.

– В старости много всякого дерьмища, но если уж вы спросили, то знайте: плохо в первую очередь то, что на самом-то деле вы не стареете.