Томми Байер - Аквариум

Я попыталась объяснить, что чувствовала тогда, — тебе я уже все это описывала, — никак, мол, не могла свести воедино его обращение с матерью в последние годы и то, как он по ней убивался.

— Я больше не любил твою мать, но все равно оплакивал и ее, и себя, — тихо сказал отец и добавил: — Жалел ее. И себя тоже.

А потом заговорил о матери каким-то совершенно неожиданным, очень душевным тоном.

— Наверное, ей больше подошел бы художник, — вздохнул он. — Она была одной из самых одухотворяющих женщин, каких я когда-либо встречал. Творческий человек благодаря ей, возможно, создал бы что-нибудь стоящее. У нее рождались тысячи идей, в любой мелочи ей виделось ядро пьесы или рассказа. Но я только кивал или улыбался, стараясь побыстрее сменить тему. Думаю, рядом со мной твоя мать высохла душой. А ведь могла стать настоящей музой. Но дипломату нужна не муза, а ухоженная, самостоятельная женщина-автомат, которая может переброситься несколькими словами с его более или менее скучными гостями. Ей подошел бы такой человек, как Эзра. Вернее, она бы ему подошла. С ней он, возможно, стал бы писателем, а не угробил свой талант, защищая мошенников. Наверное, именно поэтому я и разлюбил в конце концов твою мать. Понял, что разрушаю ее личность, причиняю ей вред. Никто ведь не любит то, что разрушает. Или прав Оскар Уайльд, и это всеобщий закон: „All men kill the thing they love“. [42] «Люди всегда убивают то, что любят» (англ.).

Мы долго молчали. Редко отец бывал таким многословным. Я погладила его сзади по волосам, хотя он терпеть этого не мог. Но и помешать мне тоже не мог. Ему оставалось только ворчать, а я, стоя сзади, довольно улыбалась.

Калим явился в середине мая. С меня посреди ночи стянули одеяло, но я не испугалась, хотя в полной темноте видела лишь смутный силуэт. Я почувствовала облегчение. Голод, который мной давно уже ощущался между ног, будет утолен, и я была готова без лишних разговоров снять пижаму.

Потом я услышала голос Калима откуда-то от двери:

— Раздевай ее.

Вот тут мне стало страшно! Значит, мужчина у моей кровати не Калим? Зажегся свет, я наконец полностью проснулась и инстинктивно снова натянула на себя одеяло. Калим стоял возле двери с сигаретой во рту, крутя в руках дешевую желтую зажигалку, но сигарету не зажигал. До сих пор я не видела, чтобы он курил.

На моей постели сидел юноша, довольно красивый, с голубыми глазами, темными короткими волосами, в футболке с логотипом какой-то фирмы под тонкой кожаной рубашкой. Он вопросительно смотрел на меня, будто ждал согласия. Я приподнялась и сняла пижамные штаны. То ли от застенчивости — чтобы чужой парень не увидел того, что ему не положено видеть, — то ли потому, что я хотела как можно скорее приступить к делу, — сама не знаю почему, но я тут же положила руку себе между ног.

Калим закурил. Он показался мне не таким, как всегда. Может, он выпил или находился под воздействием кокаина: глаза его бегали, ни на чем не задерживаясь подолгу. Он был рассеянным и нервозным, и голос его тоже звучал не так, как обычно, — тихо и слегка хрипло.

Парень расстегнул на мне пижамную кофту, я выскользнула из нее, а он подхватил ее сзади. Это было трогательно. Словно выпускник школы танцев, помогающий даме снять пальто. Он еще не произнес ни слова.

Когда Калим сказал: „Возьми ее“, — юноша снова вопросительно посмотрел на меня, я кивнула и убрала руку. Он разделся, одежду бросил на пол, снова сел на мою кровать и хотел сразу же приступить к делу, но тут раздался нервный хрипловатый голос Калима:

— О своей п… она сама позаботится. Ты трахнешь ее в задницу.

Мне стало смешно. Такие выражения были вовсе не в его духе. Слишком грубо. Но все-таки я встала, повернулась к парню спиной и отважно опустилась на четвереньки. Теперь мое поведение тоже казалось мне смешным: обернувшись, я наблюдала, что же там происходит. Как корова, следящая за действиями ветеринара.

Вскоре я почувствовала боль. Было гораздо больнее, чем со свечкой, потому что парень не вел себя так осторожно, как я сама. Но когда он проник в меня и стал медленно двигаться, боль исчезла.

В голове крутились сумасшедшие мысли. Что я ела на ужин? Когда? Что творится сейчас у меня в кишечнике? Он это чувствует, достает до содержимого? Сама ситуация казалась такой постыдной, что в какой-то момент я услышала свой голос:

— Не хочу!

— Нет, хочешь, — возразил Калим, и я повернулась к нему.

Тем временем парень положил руки мне на ягодицы и дружелюбно смотрел на меня. Полный бред. Идиотизм. Я решила немедленно покончить с этим и вышвырнуть обоих вон, но тут Калим приказал: