Моник Швиттер - Двенадцать раз про любовь

«Идиот, – сказал Симон, услышав от нас эту историю однажды вечером, – какой же он идиот, просто не верится. Извини, что я обижаю твоего брата, – добавил он, обращаясь к Петру, – но более подходящего слова подобрать не могу».

«Ничего», – ответил Петр и улыбнулся на удивление кротко.

Симон опустил взгляд и погладил свою Розвиту, мою подругу по несчастью, которую он унаследовал, как унаследует когда-нибудь и меня, если с Петром что-нибудь случится. Я смотрела, как Симон гладит Розвиту, и мне представлялось мое будущее – где я окажусь на месте этой крысы. И это видение не казалось таким уж страшным.

Я, кажется, задремала. Моя собака меня разбудила, хочет пить. Она лакает минералку у меня из ладони, сначала испугалась пузырьков газа, но жажда пересилила.

Мимо проплывает Шварцвальд, ему осень нипочем. Да, я, видимо, и правда заснула, скоро уже Фрайбург. Я закрываю глаза и возвращаюсь в мой сон. Но разве это был сон? Нет, я не грезила. Я вспоминала.

Симон назвал свою птицу – когда она наконец-то приобрела облик и действительно напоминала пингвина, долговязого, с приземистой нижней частью и длинным туловищем во фраке, – несмотря на недовольство Петра – Петром.

Петр не мог в это поверить:

– Симон, я же ясно дал понять, что мне это не нравится.

– Да ладно тебе, это же просто картинка.

– Из-за этой смехотворной рекламной птицы ты рискуешь нашей дружбой!

– Нет, ну, охолони, ты же не единственный Петр на свете.

И в какой-то момент прозвучали слова свобода творчества , на что Петр потребовал от Симона покинуть нашу квартиру. Он пропал из нашей жизни на две недели. Но однажды вечером позвонил в дверь и пообещал дать пингвину иное имя, какое – он пока не знает, или вообще никакого.

Я думаю, Петра задело не столько имя, сколько внешний вид пингвина. Птицу не просто звали так же, она и выглядела, как он. В нижней части – коренастая, в верхней – долговязая. С прямой спиной и покатыми плечами, голова направлена в небо.

Симон разъяснил свою концепцию, когда снова был допущен до общения с нами. При этом он, конечно, не коснулся внешнего сходства Петра и пингвина. Нет, он сказал: «Пингвины в принципе могут дожить до пятидесяти лет, но при этом средняя продолжительность жизни у них невелика, где-то лет двадцать пять. И это самое удивительное, ведь в природе у них, кроме них самих, нет врагов».

«Что ты хочешь этим сказать? – спросил Петр. – Что все пингвины в расцвете лет кончают жизнь самоубийством?»

«Похоже на то», – ответил Симон, и мы принялись рассуждать, как они это делают, фантазия у нас изрядно разыгралась, однако Петра ни одна из наших версий не устроила. «Остается только прыжок с вершины айсберга, – сказал он в конце, – но для ритуального суицида пингвинов вряд ли найдется достаточно подходящих айсбергов».

Мы легли, лежали молча, но не спали, потом уснули и видели сны, во всяком случае, мне приснилось, как я смотрю вниз с десятиметровой вышки, а на следующее утро мы пошли в бассейн. Запах хлора преследовал нас всю зиму. Он гнездился в волосах, прилипал к коже, к нашим простыням, садился вместе с нами за стол, бил в нос из холодильника, из шкафчика в ванной, из наших сумок и даже из книг.

Вспоминая наши походы в бассейн, я вижу дежурного гораздо более ясно, чем Петра или Симона, просто удивительно, как эти второстепенные персонажи, да что там – проходные, так хорошо, так упорно сохраняются в памяти, в цвете и с четкими контурами! Например, этот дежурный в бассейне, его загорелые икры, покрытые светлыми волосками, внимательный взгляд его голубых глаз, от которого ничего не могло ускользнуть, если только он не делал уборку: наводить порядок тоже входило в его обязанности, хотя он предпочел бы это скрыть. В таких случаях он беззвучно исчезал и некоторое время спустя снова появлялся, задавал жару детишкам, попавшимся под руку, и занимал свой наблюдательный пост у края бассейна. Однажды, когда он мыл полы, его насторожили звуки, доносившиеся из шкафчика, и он его открыл. Крыса Розвита выскочила. Он поймал ее, видимо, половой тряпкой и бросил в ведро, из которого предварительно – вот какой он добрый – вылил грязную воду. Потом он вызвал полицию. Он сказал, что заявит на нас, что нужно подключать санитарные службы. Это же просто свинство, ввести в бассейн такую разносчицу заразы! При слове ввести мы принялись щипать друг друга за руки, чтобы не рассмеяться. Крыса судорожно нарезала круги в красном ведре. Она дрожала всем телом. Мы стояли вокруг ведра. Я впервые попала в мужскую раздевалку. От моих туфель остались следы, совсем непохожие на мужские. Большие пузатые лужи и рядом маленькие кругленькие. Дежурный игнорировал их, как и меня. Мы ждали полицию. Крыса, словно дервиш, металась по пластиковому ведру. Полиции было наплевать и на нас, и на крысу. Дежурный запретил нам появляться в бассейне.