Моник Швиттер - Двенадцать раз про любовь

При жизни Роберта Симон был крестным отцом Розвиты. Просто из любезности по отношению к старому школьному товарищу, всерьез он эту роль не воспринимал. Роберт требовал исполнять лишь три пункта: раз в год праздновать с Розвитой день рожденья, на Рождество дарить ей приличный подарок и – «если вдруг со мной что-то случится, она будет у тебя на шее». В случае с Розвитой это нужно понимать буквально. Симон дал слово и был вынужден теперь выполнять обещание. Крыса, казалось, ничего не имела против. Стремительным прыжком бросилась ему на грудь, чуток покружилась, а потом примостилась у него на затылке. По всей видимости, до скончания века.

Нужно позвонить Филиппу. Нужно сказать ему, что я еду в Цюрих! Кто заберет детей? Связи нет. Пейзаж за окном сливается в бесконечную грязно-коричневую полосу. К черту. Пошли все к черту! Я позабочусь об этом – как бы не так! Никакой заботы не будет, ни о ком и ни о чем, не важно, что вы от меня хотите – денег, любви, понимания, доверия или участия. Забудьте об этом! Все, кончилась забота! До свиданья! Цюрих, я иду к тебе!

Входит кондуктор и спрашивает билет. Билета у меня нет.

– Куда направляемся?

– В Цюрих.

– Красивый город.

Я молчу.

– Не смотрите на меня так, я там никогда не был. – Он берется за портативный аппарат по продаже билетов. – Значит, один взрослый, один – на собаку.

– А вы можете собаку не заметить?

– Будет трудно, она слишком черная, нашему полу до нее далеко. Итак, на международных поездах на собаку обычно покупается детский билет второго класса. – Он считает. – Итого – двести шестьдесят восемь евро восемьдесят пять центов. Пожалуйста.

– Двести шестьдесят восемь евро восемьдесят пять центов? Мне только до Цюриха, только туда! В одну сторону!

– Я понял, это стоит двести шестьдесят восемь евро восемьдесят пять центов.

В голове только одна мысль: «Зачем я села в этот поезд?»

Включается пингвин: «Ну, прекрати. Сядь поудобнее, расслабься».

Я таращу глаза: «Где ты?»

«Где я? Ну, здесь же, здесь. Тс-с-с».

В ту зиму, когда у Симона сломалось отопление, он взялся придумать для одной страховой компании образ веселой рекламной птички. Симон писал диссертацию по физике, но деньги зарабатывал рисованием. Заказчик уже неоднократно звонил и требовал показать эскизы.

«Нет никаких эскизов, – пробасил Симон однажды вечером, когда мы накрывали на стол. – Знаю только, что это пингвин, а как он должен выглядеть – ни малейшего понятия». Он откупорил бутылку, на лице – гримаса.

«А почему именно пингвин?» – спросила я. Симон как раз нюхал пробку. Он рассеянно взглянул на меня и ответил замогильным голосом: «Он прямоходящий и не умеет летать. Это – человек среди птиц. Его вертикальное положение и неспособность летать заставляют ему симпатизировать». Симон засунул руку с пробкой в вырез пуловера. Пошарил там на уровне груди, потому вынул руку – уже без пробки. Пробормотал: «Всегда пожалуйста, малышка».

«Тебе нужно придумать пингвину имя, – предложила я, – может, тогда образ сложится». Петра моя идея страшно развеселила: «Просто отлично! Пингвин не преминет явиться на зов своего творца!» Однако Симон ответил совершенно серьезно, причем его голос зазвучал еще на пол-октавы ниже: «Имя у него уже есть».

– Ой, как интересно! – потешался Петр. – Может, придумать тавтограмму? Например, Пингвин Пий! Пи-Пи!

Симон улыбнулся.

– Неплохо, только его зовут не Пий, а Петр.

– Не вздумай, – сказал Петр.

– Ну почему, мне нравится. Ты ведь прямоходящий?

– Положим.

– Летать не умеешь?

– Умею!

Мы ошарашенно посмотрели на Петра, потом принялись за вино, пили, смеялись.

Тот факт, что человек не умеет летать, в равной степени огорчал и завораживал Петра. С одной стороны – настойчивое, страстное желание, с другой – осознание невозможности. Петр сказал: «Творческой энергии человека хватает лишь на то, чтобы представить себе полет, осуществить его он не может. Превратить человека в летающее существо способен лишь тот, чьи силы, способности, возможности на порядок превосходят человеческие, мы называем его – Бог. До тех пор пока человек мечтает о полете, Бог будет существовать». Его голос зазвенел, когда он добавил: «И пока для него все складывается удачно, непохоже, что он скоро умрет. Я даже думаю, что он бессмертен!» Симон выслушал Петра с улыбкой, встал на цыпочки, взял его голову обеими руками, притянул к себе и торжественно поцеловал его в лоб. «Ты лучший», – сказал он.