Моник Швиттер - Двенадцать раз про любовь

– Хорошо добралась?

– Не совсем. Опоздала на самолет.

– Я знаю, тут все страшно переполошились, но теперь ты здесь, расслабься.

– Кто все?

– Все! Наши, венцы, режиссер, драматург, руководство, все.

– Не знала, что и ты тоже здесь.

– Я здесь. Пойдем, они тебя ждут.

Он передвигался бесшумно, проворно, гибко, как черная кошка. Она, нет, он провел меня через все двери и бесчисленные коридоры, налево, налево, направо, несколько пролетов вниз, один вверх и прямо и потом открыл мне железную дверь.

– Удачи!

– Она мне понадобится.

– Я прослежу.

– За чем?

– Чтобы ничего не случилось.

После премьеры, как и положено, устроили вечеринку, потом особо стойкие отправились в бар, в конце концов я оказалась с ним в одном такси.

Когда мы появились за завтраком, коллега с беспокойством взглянул на нас: «С вами все в порядке?»

– Нет, – ответил Филипп.

– Такое ощущение, что вы в аварию попали.

– Верно, мы столкнулись с парой ангелов.

Мы пробыли в Вене еще четыре дня, четыре вечера играли спектакли, четыре бессонные ночи провели поочередно в его и в моем номере. Потом мне нужно было улетать. Филипп остался еще на два дня, чтобы разобрать декорации. Меня мучили дикие, бесконечные колющие боли, в которых я поочередно обвиняла кишечник, почки, печень.

Я скучаю по детям. Звоню его матери. «Ну, как ты думаешь, где они в такую жару, конечно, в бассейне. Бог дает Филиппу терпенья. Он разрешает им так беситься, они прыгают в бассейн, ныряют, я на это смотреть не могу».

– Как ты?

– Знаешь, хорошо, правда.

– Терапия сильно выматывает?

– Нет, что ты, я так рада, что малыши здесь, в самом деле.

– Они не слишком тебя напрягают? Тебе же надо поберечься.

– Нет, все отлично.

Вот такая у него мать. Все-то у нее хорошо. Проблем нет, и никогда не было. «Знаешь, гроза всегда проходит». Ее муж проиграл собственный ресторан – она нашла себе и ему место, «все в порядке, работа, она что здесь, что там работа». Алкоголь разрушил его печень настолько, что он больше не мог работать, – он сидел дома и отдыхал, а она пахала в две смены на ресторанной кухне. Однажды она застала его в постели старшей дочери – быстренько снова закрыла дверь, «девочка же все равно скоро уедет, она же так хочет стать учительницей». Муж умер – она отказалась от наследства, «все в порядке», и снова начала с нуля, переехала с Филиппом в маленькую квартирку, «и убирать меньше», отправила младшую дочь на практику в отель, знакомилась с мужчинами. Мужчины закончились – чудесно, «наконец-то покой». У Филиппа проблемы в школе, проблемы с полицией – «все образуется», «не так страшен черт, как его малюют». Старшая дочь пережила жизненный кризис и попала в психиатрическую лечебницу – «вот и хорошо, пусть отдохнет и примирится с миром». «Знаешь, что важно, – говорит она, – все меняется, ничего не остается неизменным».

Уплотнение в груди она, конечно, заметила, но особо не встревожилась, «какая разница, что там, все равно пройдет». Когда врач слушал ее легкие из-за простуды, которая никак не желала заканчиваться, он буквально наткнулся стетоскопом на опухоль размером с куриное яйцо. «Боже мой», – воскликнул он. «А, это у меня уже давно», – ответила она.

– Как думаешь, когда они вернутся?

– Да мальцов не вытащишь из воды.

– Я перезвоню вечером, отдыхай.

Я открываю дверь на балкон, собака прячется под стол, я закрываю дверь. Смотрю температуру в Интернете. В Гамбурге сейчас – можно даже район города задать – тридцать четыре градуса. Собака качает головой, а я говорю: «Мы останемся дома». Я причесываю ее, она вздрагивает, проволочные щетинки щекочут ее сквозь коротко остриженную шерсть.

– Где твоя собака?

– Моя собака?

– Снова в отпуске?

– Почему в отпуске?

– Ну, здесь ее во всяком случае нет, – сказал он, когда сорок девять часов спустя наконец-то приехал ко мне, прямо из аэропорта.

– Она в Бонне.

– Почему в Бонне?

– У моего молодого человека.

Тишина.

– И что нам теперь делать?

– Я сейчас позвоню в Бонн.

– Хорошо, я тогда выйду… пойду пива выпью, тут на углу.

Якоб, узнав, что теперь он мой бывший, пожелал оставить собаку у себя. «Она останется здесь, – сказал он, – позвони, как успокоишься». И повесил трубку.

Я снова позвонила, но услышала только автоответчик. «Собака не может быть залогом», – сказала я и повесила трубку, чтобы не расплакаться.

«Еще как может», – уверил он меня при следующем разговоре. Он отказывался ее выдавать – только когда я брошу этого идиота и вернусь к нему, только тогда я увижу свою собаку.