Алексей Радов: Smoking kills

— Ну вообще целомудренно притворяется зорька, — полуплел на свежую трезвую голову. — Быть моей пятой и не раскаяться в оплошности.

Они были друзьями, людьми, познавшими слабость. Тиб вспоминал их, когда стрелял из автомата по водной глади в ярости стремясь взять под узцы стреноженного скакуна. Не все пережили одинаково счастье забытья. Никто не придет на клич после позорного клинча во дворе. Его сила в меткости, поражение на виду. Теперь им ничто не мешает. Она не была его идеал и любила выпить. В высокой траве они зверели, сплетая ноги языками. Там плохо на берегу, теперь хорошо в кабинках. Серебристые волны стелили влекущую линию прибоя. Ее нетерпение нивелирует первоначальные поцелуи. В ее глазах Черский, а он холоден к побежденным. Ей стыдно признаться что покорил.

Когда соперников грохнули, Тиб примчался.

— Хочешь я буду целовать тебя очень нежно, так еще не целовали?

Она покачала головой.

— Есть кто?

— Никого выше тебя. И я не могу сейчас.

Тиб пожалел о визите скорби.

— Я просила оружие для защиты.

Он протянул пистолет. Она выстрелила ему в руку, пуля застряла. Он упал, не понимая ее.

— Где бриллианты?

— На второй квартире.

Она вела за ягуаром. Он мычал через скотч. Она останется одна, получит много денег. Друзьями не разбрасываются, но знать бы наперед. Мог не говорить, уже бы вознесся. Не дала умолять. В ее машине нельзя курить. Большие деньги ее испортят. Неожиданно все пропало.

Она оставила пленника в машине, поднялась. Бриллианты были среднего качества, одинаковые. Один взяла себе. Он лег в землю, жалея что в скотче. Она извинилась, попросила не мучиться. Закурила, встала как на первой встрече. Он был готов жениться, но уезжал в Лондон. Через несколько лет понял что не один. Поругались, дрались на сковородках. Разнимать приехал Черский. Он зажмурился, она выстрелила, но не попала. Провидение уберегло. На следующий выстрел не повезло. Пуля попала в камень, осколок ударил в ту же руку. Через скотч он похрипел, готовясь встретить смерть. У него есть друг.

— Помнишь, рассказывал о друге?

Он согласился. Она запомнила место. Друг жил не в самом городе, пришлось отлепить скотч, Тиб согласился молчать. Дома была его девушка, еще студентка. Деньги хранились в коробке.

— Меня ты тоже убьешь, — спросила хозяйка.

Что-то подсказало, не надо ее трогать. Наверняка интуиция сработала.

— Можно я останусь здесь до его прихода.

— Вы давно вместе?

— Мы собираемся в отпуск. Много было?

Ангелова вместо ответа развязала Тиба, они не увидятся больше никогда. Надо было бежать отсюда прочь, но нервы вымотали. Зачем ей столько, когда любимый не с нею. Тиб легко шел по дороге, когда его догнал выстрел. Начали зажигаться окна. Неужели хочет чтобы поймали, забрали путевку на виллу. Не простила Тибу частые отлучки. Переоделась в одежду жертвы, когда в дверь заколотили. Опрометчивый выстрел.

— Кричи, что ты моя заложница!

Девушка повиновалась. Дверь стихла, осторожный голос спросил, есть ли оружие. Из квартиры был выход на летнюю веранду, дальше по винтовой лестнице спустились во внутренний двор. Ворота были открыты, заезжал хозяин. Ангелова выстрелила, машина поехала обратно.

Кто ей мешал сдаться, объяснить что заставил. Полузнакомый мужчина встал на ее пути. Он вальяжно держал пистолет, призывно улыбался. С ним был секс в поездке, обходительный и в меру застенчив. Вреж разбил его лицо. Второй раз виделись на Гоа, встречая рассвет. Он был с красивой индийкой, она с друзьями.

Сигареты являются абсолютным злом, но ими можно питаться. Они дают дым, легкость и сладость. Примиряют с друзьями. Вдохновляют дышать. Нивелируют преимущество в питании и одежде. Делают вкусным невкусный алкоголь и прелестным отличный. Тиб давно бросил и что-то пропало. Сигареты хранят секреты и выдают с головой.

Рецепт семейного счастья, крепкого очага в том числе в сытной пище. Ангелова готовила непринужденно благодаря верхний этаж за панировку. Она не будет есть одна, подождет гостей. Их будет трое, а устриц двадцать дюжин. Пряное алоэ, итальянский чеснок, перцы в уксусе с питтахаей, бутылка американской водки вместо содовой. Черский не любил дюжины, но не мог оторваться от американки. Несколько просьб подряд попробовать перебарывали смущение, и он быстро съедал дюжину-другую. Она знала, им не жить, молчала по-женски, затем намекала просить прощения у воротил.