Маргарита Зверева - Одуванчики в инее

Макарон улыбнулся во весь рот. И когда стеклянная банковская дверь захлопнулась за ним, он знал, что вернется сюда, чтобы спасти господина Пётэтре.

Свист Мирона прорезал наше почтительное молчание.

– Зебры полосатые! – крикнул он так, что в углу что-то испуганно шарахнулось. – Ай да Макарон! Смог же пробить его на сентиментальности! Кто бы мог подумать!

Макарон достойно потупил взор.

– Он жалеет о чем-то, – задумчиво проговорил я. Сердце мое не на шутку разбушевалось, и я даже вспомнил о дыхательном баллончике, преступно валявшемся где-то у меня в комнате. – Он жалеет практически о всей своей жизни. И боится.

– И почему тебя это так радует? – настороженно спросила Гаврюшка, всегда чуявшая каждое мелкое колыхание моего настроения.

Я обвел всех присутствующих торжественным взглядом.

– Разве вы не понимаете? Я готов головой своей поклясться, что он все на свете отдал бы, чтобы вернуться в то время, когда все карты были у него на руках, когда он был свободным, все было возможным и все было впереди. Вернуться в…

Последнее, роковое слово я выговорить не смог, потому что у меня все-таки перехватило дух. Я закашлялся и прослезился, и Тимофей быстро подпорхнул и стал гладить меня по спине. Не успевший толком начаться приступ спустил свои клещи с моего горла, и я с благодарностью улыбнулся нашему волшебнику.

– И ты думаешь, что он именно за этим приходит к Ляльке Кукаразовой? – усомнилась Гаврюшка, старательно не обращая внимания на мое мимолетное недомогание. Все знали, как я это не любил. – За тем, чтобы хоть на время вернуться туда, куда ему больше не попасть?

– Я пока не думаю, я надеюсь, – прошептал я осипшим голосом.

И тут вдруг весь вечер промолчавший, бледный Пантик откашлялся и выпрямился.

– Раз уж мы заговорили о том, что кто-то о чем-то жалеет и хочет прокрутить время обратно, то у меня тоже есть что рассказать.

Все изумленно затаили дыхание. То, что Пантик, находившийся последние недели в полуживом состоянии, успел провести какое-то свое расследование, никто не мог предположить. Несмотря на то что теперь Пантик шел на поправку, он стал еще более тихим и задумчивым, чем обычно, и наше напряженное ожидание вогнало его в смущение.

– Я… Я тоже кое с кем познакомился, – отрапортовал он еле слышно. – Я и не следил за ней. Это получилось случайно. Можно даже сказать, что она сама вынудила меня на знакомство.

Взгляд Пантика помутнел. Остальные взволнованно переглянулись. Тут раздался громкий чих, и дуршлаг Василька с грохотом слетел на пол.

– Будь ты отважнее льва и мудрее змеи! – бодро прокричал Мирон.

– Спасибо, – удивленно посмотрел на него Василек. – А разве змеи мудрые?

– Ну и что дальше-то? – нетерпеливо отмахнулся я от Василька. – Пантик, проснись!

– А, да, – встрепенулся Пантик. – Ну, в общем, если вкратце…

– Можно не вкратце! – выпалил я.

Пантик вздохнул.

– Пелагея. Ее зовут Пелагея Клематис, – проговорил он трепетно. – Дело было так. Я просто вышел погулять на лестничную площадку. – Пантик всегда говорил, что он вышел, хотя он не мог сделать ни шагу. А погулять означало в его случае покататься на лифте по этажам, потому что он не мог выехать во двор из-за высокого порога и тяжелой двери. – И решил подняться на этаж Ляльки Кукаразовой. Вдруг я услышал бы что-нибудь интересное сквозь дверь. И вот я задумчиво стоял перед лифтовой клеткой, как из квартиры вышла она . – Пантик слегка покраснел, что на его бескровном лице было заметно даже при скудном, танцующем освещении нашего подсвечника. – Молодая, моложе остальных гостей, мне кажется. Она выглядит как актриса из старых фильмов. С черными короткими волосами. – Пантик помахал рукой у подбородка.

– Это каре называется, – важно вставила Гаврюшка и бросила на меня короткий взгляд. – Я у мамы в журнале видела.

– С прямой челкой, как по линейке отрезанной, – не слушал ее Пантик. – С красными губами и черными линиями на веках.

– А это стрелки, – снова не упустила возможности блеснуть Гаврюшка.

– Да, – самозабвенно кивнул Пантик, – стрелки… И юбка на ней голубая, длинная, ниже колен и широкая. – Пантик растопырил руки. – И туфли на каблуках…

– Ты влюбился, что ли? – рассмеялся Макарон, и Пантик нахмурился и вздыбился, как ежик.

– Ладно, мы поняли, что Пантик улицезрел дивное видение, – поторопился я перевести назревающую ссору в шутку. – Что дальше-то было?

– Дальше она увидела меня, вскрикнула и отпрыгнула назад, – обиженно сказал Пантик, скрестив руки на груди. – А я молча уставился на нее.