Ольга Славникова - Прыжок в длину

А ведь и правда, думал Ведерников. Когда он один выбирается из дому, то словно попадает в какой-то странный сон. Знакомые с детства очертания улиц, переулков, перекрестков порой едва угадываются, заросшие новой бетонной и стеклянной плотью, в свою очередь облепленной множеством надписей, вывесок, реклам. Никогда прежде не было так, чтобы улица состояла чуть не наполовину из текста, к тому же ничего об улице не сообщавшего. И люди стали как тексты: половина прохожих на ходу разговаривает с пространством, приложив к щеке плитку телефона или подтыкая в ухе пуговку гарнитуры, а глаза при этом у всех одинаковые, отсутствующие, словно не на реальность смотрят, а ходят по строчкам. Люди теперь связаны между собой иначе, чем прежде. Несколько раз было так, что в маленькой толпе, отчужденно пережидающей на светофоре потоки машин или бредущей, хрипло шурша, по переходу метро, раздавалась глухая мобильная трель, и сразу несколько человек принимались рыться в карманах и сумках, точно ими кто-то дистанционно управлял. Что Ведерников может знать о своих переменившихся согражданах? Стоит покинуть квартиру и освоенный вместе с Лидой пешеходный пятачок, и становится невозможно отделить то, что доподлинно известно, от продуктов воображения. Вот и сейчас пространство за полуподвальным окошком залито каким-то странным, сизым, немосковским светом, и мимо идущие ноги, неестественно тонкие от того, что облеплены завернувшимися на ветру штанинами, движутся и выглядят будто протезы.

Значит, Ведерников уже готов поверить в то, что Женечка вовсе не подлец, а чуть ли не молодой столп общества. И у Ведерникова нет ничего для расстроенной, такой старательной, такой заплаканной Киры, кроме согласия на фильм. Ему нечего ей дать, нечем утешить. Он перед Кирой нищий. Мать, с ее высокомерным отказом хоть на градус покривить душой, буквально загнала Ведерникова в угол. Она, конечно, может себе позволить обидеть Киру, она вообще ни с кем не церемонится. Даже когда незабвенный чиновник районной управы, этот старый чеснок, глумливо ее разорял, мать, принимая условия и выплачивая мзду, ни единого раза не заюлила голосом, не выдавила, говоря с недругом по телефону, ни единой кривой, подневольной улыбки. Да, такой матерью можно гордиться. Легко можно вообразить, какое презрительное удивление отразилось бы на ее маленьком, сильно напудренном, словно всегда запыленном лице, услышь она каким-нибудь телепатическим способом ту воющую скрипку, что разрывает Ведерникову сердце. «Знаешь, давай мы все-таки решим про фильм здесь и сейчас, чтобы у нас не оставалось недомолвок», – проговорила Кира, глядя на Ведерникова с воодушевленной надеждой. «Хорошо, – медленно ответил Ведерников, и скрипичный смычок дернул так, что чуть не разрезал его пополам. – Я по-прежнему отказываюсь, извини».

Кира молча откинулась на пухлую, толсто скрипнувшую спинку дивана и стала смотреть в потолок, где перекрещивались желтые и серые овалы от настенных светильников и что-то колыхалось в углах. Единственная под столом целая нога принялась выпрастываться из тесноты протезов: Кира забирала свое сокровище, свою красоту, от ее грубого толчка искусственное колено Ведерникова брякнуло, будто железный расхлябанный будильник. Лицо у знаменитости было теперь совершенно невозможное, мокрое, поросячье, и Ведерников поспешил отвернуться.

Тут же он понял, что никто в кафе и не думал танцевать под его внутреннюю музыку. Киру узнали – и теперь медленно, но решительно брали в кольцо угловой укромный столик, наблюдая пока что лишь пуховый, похожий на небрежно брошенную шапку, затылок знаменитости. В зальчике почти никто уже не сидел, все повскакивали с мест. Две очень схожие между собой костлявые красотки, в металлических полированных ожерельях на шейных жилах и с самоцветными глазами рептилий, рылись в огромных мягких сумках и обменивались мятыми листочками, выбирая, должно быть, что лучше для автографа; давешний мужчина с оплывшим профилем, поджимая маленький, скобочкой, рот, готовил серьезный, с лиловым жерлом, пленочный фотоаппарат; дамы из дальних углов бесцеремонно проталкивались поближе, разваливая на стороны тесные компании; бармен, которому нельзя было покидать рабочее место за стойкой, метался в своем зеркальном и стеклянном загоне, точно бледная рыбина в тесном аквариуме. Назревала новая катастрофа: еще буквально минута, и поклонники Кириллы Осокиной заснимут своего кумира в виде опухшего, мокроносого поросенка, и уже сегодня вечером безобразие займет половину интернета.