Интернет кишел людьми-женечками. Их там было столько, что казалось, будто каждый реальный человек отбрасывает в Сеть три-четыре свои проекции. Эти проекции, эти веерные тени, по-разному наполненные, по-разному окрашенные теми по большей части искусственными источниками света, что вызывали их к жизни, имели, однако, общий темный корень, вращались вокруг одной угадываемой персоны – или, может быть, персоны были разные, но столь между собою схожие, что совершенно сливались в соавторстве контента. Ведерникова поражало, какое значение придают люди-женечки себе и всем проявлениям своей повседневности. Они готовили пищу, лечили насморк, заводили дымчатых котяток, интриговали в офисах, представлявшихся Ведерникову единым громадным помещением вроде вокзала, с темным плотным гулом под неясным сводом, – и все это доводилось до сведения города и мира в режиме прямой трансляции. Люди-женечки судили обо всем, что попадалось им под руку: о политиках, о книжных новинках, о музыкальных стилях, о военных стратегиях, – и основой суждений был не опыт, не особая осведомленность, не ощущаемые в себе таланты, но единственно сам факт существования человека-женечки, фундаментальный и неоспоримый. Люди-женечки не ставили над собой никаких авторитетов, у них было все свое: грубое натуральное хозяйство коротеньких умозаключений и лоскутных предрассудков. Им этого хватало для той жизни, которую они вели. Жизнь в целом была недурна и дотошно документировалась при помощи селфи. Было что-то неуловимо общее у всех этих рекламных автопортретов: натужность ракурса, некоторая перекошенность и леворукость субъекта (в правой удерживается на отлете только что щелкнувший, хапнувший картинку девайс), зато почти у всех роскошные морды и большие, уверенные улыбки.
Интернет оказался своего рода Аидом, царством исчезнувших душ. Здесь обнаруживались персонажи, давным-давно пропавшие из жизни Ведерникова. Здесь можно было найти практически всех – полузабытых, размытых, пребывающих в том особом, зыбком агрегатном состоянии, когда неизвестно, жив человек или умер. Нашелся, в частности, Корзиныч. Судя по фотографиям, вывешенным в большом количестве и в хорошем качестве, бывший актер процветал. Он умащивал свои ветвистые морщины какими-то новыми бьюти-продуктами, отчего разгладился и даже несколько опух. Его киногеничные уши, теперь бескровные, поросли седыми волосами и как бы заплесневели, но сообщали владельцу своеродное величие. Корзиныч не поленился выложить ссылки на свои старые фильмы, и теперь всякий пользователь мог заново насладиться триумфальными дымами могучих советских заводов и поцелуем юного Корзиныча с курносой актрисой, замедленным и аккуратным, будто стыковка в космосе.
Теперь Корзиныч сделался популярен, как никогда прежде: боролся за права ампутантов сразу со многими администрациями и социальными фондами, давал интервью, облачившись в солидный твидовый пиджак и нацепив коричневый вязаный галстук, похожий на детский чулочек. С имиджем полубандита было покончено. На смену пришел имидж рассерженного джентльмена, акулы правового поля. В этом качестве Корзиныча приметил один плодовитый режиссер, милейший циник с гротескной внешностью, за счет выдающегося, дивно отшлифованного носа вовсе лишенный подбородка, тоже любивший твиды и носивший с пиджаками обязательный шарф, очень стильный, похожий на рогожу, снятую со швабры. Циник фабриковал сериалы про любовь и, прельстившись фактурой, а также бесплатной рекламой, предложил Корзинычу сыграть фактически самого себя – сделав главную героиню, двухметровую блондинку, трогательно одноногой. Воспрявший Корзиныч, не доверяя реквизиторам, приобрел себе для роли дорогую трость с ручкой в виде кучерявой львиной головы, справедливо рассудив, что вещь пригодится и в дальнейшем.
Нашлись в Сети и многие другие. Одноклассник, некогда тихий двоечник, неопрятный, с ледяными ручками, которыми он любил внезапно прикасаться к девчонкам, ныне оптовик по светильникам и люстрам, величавый, толстый, с лица будто оштукатуренный. Рябая медсестра, пострадавшая от Женечки, давно куда-то переехавшая и, как оказалось, вышедшая замуж. Муниципальный чиновник, принудивший Ведерникова выступать на выпускном, пребывавший, оказывается, под многолетним и многослойным следствием, тем не менее постивший фотоотчеты образцового частного счастья: здоровое спортивное семейство на фоне пышного, с раззолоченным корнем фонтана, на фоне какой-то европейской площади с летними кафешками и сизой бесплотной громадой собора, на фоне классической морской синевы, с запотевшими напитками в руках.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу