Ольга Славникова - Прыжок в длину

С грустным удивлением Ведерников обнаружил, что и мать не чужда Фейсбука. В реальности Ведерников имел доступ в ее жизнь с черного хода, а тут перед ним приоткрылась парадная дверь. Помимо рекламы своих кружевных магазинов и постов о пользе и достоинствах шелковых пижам, мать вывесила фотоотчет о своей недавней свадьбе. Место события точно не определялось: какое-то православное роскошество, купола, купола, горящие ярым огнем разубранные кресты, белое платье матери на солнце кажется стеклянным, у изверга-протезиста в петлице лоснистого фрака драматически увядает щепотка белых лепестков. Действие происходило явно не в Москве и обошлось без Ведерникова: действительно, зачем тащить с собой калеку, не играющего роли в семейной жизни?

Но самым поразительным оказался вовсе не свадебный репортаж. Ведерникова бросило в жар, когда он наткнулся на снимок, под которым было написано: «Мой сын Олег». Ведерников определенно узнал себя, свое лицо: те самые скосы и углы, и длинный рот в обкусанной шелухе, и тусклый блик на лбу, что показывает ему ежедневно бесстрастное зеркало. Но у него никогда не было этой тесной в плечах рубашки-поло и закатанных до колен светлых штанов, он совершенно не помнил растрепанных, мелко цветущих кустиков и крашенной в хвойную зелень деревянной дачки, на фоне которых, опираясь на лопату, якобы позировал. А главное – у мужчины на снимке были свои, живые, отличные ноги: босые, длиннопалые, обрызганные грязью! Лишний раз Ведерников убедился, что в интернете всякий профан, применяя программы, может соорудить любой противоестественный монтаж. Он вот только не понимал, для чего мать это сделала. Несколько дней он существовал будто в едком тумане. Он знал, что никогда не простит матери этого фальшивого снимка и никогда с ней об этом не заговорит.

Сеть мусорила. Там было все, и ничто не имело значения. Повсюду вокруг себя Ведерников начал видеть отходы информации. С утра, навещая разные сайты, он везде натыкался на прилипчивую, чудовищно отзывчивую, выпрыгивающую во весь монитор от любого случайного касания курсором рекламу картофельных чипсов – а днем, на тяжкой прогулке, сразу видел блескучую, с нежным шорохом ползущую по асфальту упаковку из-под этого приторного продукта; немного погодя, в переполненной урне, – другую. Какой-нибудь важно выруливающий с парковки «мерседес» был явно вторичен по отношению к окну со спецпредложениями от дилера. Рекламные окна, куда ни двинься в интернете, вываливались отовсюду, заслоняли собой то, на что, собственно, хотелось взглянуть, иные не давали сосредоточиться, интенсивно мигая в углу монитора, будто лампочки тревоги, и при любой попытке их закрыть, наоборот, разворачивались во всей красе.

Другая, как бы не рекламная, информация циркулировала не так агрессивно, но она была не такая живучая. Ежедневно новая информационная волна смывала предыдущую; все устаревшее, парадоксальным образом сохраняясь в Сети практически навек, сразу начинало разлагаться и отравляло продуктами своего распада живой человеческий воздух. Всякий раз, наполняя легкие, Ведерников чувствовал, что вдыхает, принимает в себя чужие слова и картинки. Воздух, в кубическом сантиметре которого стало теперь больше байтов, нежели микроорганизмов, менял свойства, сделался мутен и глух, хуже, чем прежде, проводил реальные звуки, так что речь людей стала невнятна и двусмысленна, а пение птиц по утрам напоминало щелканье и редкие звоночки пишущих машинок.

Продукты распада информации обволакивали теплой прелью всякую человеческую мысль, оттого мысль делалась коротка, не более чем на три-четыре кое-как сцепленных звенышка, – но люди-женечки в ином и не нуждались. Призраки позавчерашних новостей блуждали по городу, принимая вид слепящей рваной поземки или несомых ветром сгущений дождя, становясь причиной многокилометровых пробок и сокрушительных, на много машин, ДТП, что порождало, в свою очередь, новости завтрашние. Окаменелости прошлогоднего снега белелись среди деревьев на манер парковых статуй. Желтоватая шелуха экспертной аналитики заносила водоемы, покачивалась на кромках воды вместе с мелкими ветками и синюшными бумажками, застилала лужи, которые, подсыхая, делались похожими на подгорелые омлеты. Слова, регулярно подвергаемые забвению, изнашивались скорее, чем когда-либо прежде, и все меньше словарного запаса оставалось у тех, кто молотил, согнувшись, по своим выносливым клавиатурам. Когда Ведерников, ежедневно читавший в Сети целые рулоны мусорных текстов, вдруг обнаружил, что ровно ничего не понимает на случайно раскрывшейся от падения тома книжной странице, он нисколько не удивился и, в общем-то, даже не расстроился.