Ольга Славникова - Прыжок в длину

Только эта икра да еще нарезанный вручную, то есть криво, бородинский хлеб и были приемлемы; все остальные блюда оказались с сильным акцентом, причем скорее с китайским. Борщ, нежно-розового цвета, был сладковатый, терпкий и недостаточно горячий; пельмени, которым полагалось быть маленькими и тугими от мясного сока, плавали в сером бульоне, будто большие дряблые тряпки. Балалаечников на эстраде сменили горластые цыгане, их усатые жирные солистки звенели монистами, будто обезумевшие, высыпающие состояния игральные автоматы. Все вокруг было смещено, безумно. Лихое, подгоняемое скрипками и воплями веселье не сближало сидящих за столами, наоборот, обособляло каждого в его глухом коконе. Кира сидела рядом с напряженным Женечкой, очень прямая и немного растрепанная, вместо теплой ладони предлагая ему неудобный, скользким шелком обтянутый локоть. Скрипки все не умолкали, все неслись, вились, щекотали и царапали слух, будто сумасшедшие многоножки.

Только одно на всем тесно заставленном столе сохраняло силу и идентичность: русская водка. В смысле водки вечеринка шла по строгому плану. Руководил процессом, разумеется, Мотылев. Почему-то Женечка считал, что именно Мотылев, обожающий все возглавлять, нарядится сегодня Дедом Морозом, а Киру потянет в Снегурки. Однако агент удивил, скинув сдобный пуховик и оказавшись в смокинге – сидевшем так, что Женечка даже позавидовал, взяв себе на заметку, что не вся шикарная одежда бывает кожаная. Строгий, вдохновенный, с белоснежной, гипсовой твердости грудью, Мотылев сидел во главе стола и, будто исполнитель мирового уровня, священнодействовал над подносом с толстенькими стопками, который через равные промежутки времени приносил и почтительно ставил перед ним прилизанный официант. Точность, с какой наполнялись граненые патрончики – выпуклый жидкий заряд не доходил ровно на три миллиметра до стеклянного края, – вызывала изумление, тем более что хрустальный, вроде ананаса, графинище, содержавший горючее, был пренеуклюжий. Дальше, по знаку Мотылева, все разбирали свои тяжеленькие порции и, по другому знаку, замахивали.

Женечка водки не пил, только обжигал губы. Он видел, что и Кира отставляет стопки почти не тронутыми. На столе возле каждого прибора, как возле шахматных досок в разгар сеанса одновременной игры, скопилось немало этих стеклянных пешек, и у негодяйчика возникло отчетливое ощущение, что это он играет один против всех. Пора было как-то выходить из порочной логики мотылевской попойки. Встретившись взглядом с бегающими, почти неуловимыми глазами официанта, Женечка подозвал его энергичным перебором пальцев и ткнул указательным в карту вин, где, несмотря на стремную масть ресторана, обнаружил «Кот-Роти Ла Ландон» урожая две тысячи девятого года. Помнится, такую же точно черную бутылку негодяйчик с удовольствием распил в обществе одной устрашающе умной, мутными каменьями обвешанной старухи, после чего Сергею Аркадьевичу была отправлена некая нужная ему картина.

Через небольшое время официант торжественно вернулся, держа вино, точно наследного младенца в белоснежной пеленке. Женечка важно понюхал темную, будто чернилами испачканную пробку, после чего официант, низко склонившись и обдав негодяйчика теплым картофельным запахом своей припомаженной головы, налил немного, как положено, в зардевшийся бокал. Вкус у вина был тот самый, черничный и немного сапожный, отчего в памяти у Женечки опять возникла та, мохнатая и желтая с лица, на полузасохшую осу похожая старуха, прелый, полузабытый администрацией запасник знаменитого музея, куда она его водила, и приятная душевная вибрация от крайне выгодной сделки, в которой негодяйчик, ради Сергея Аркадьевича, не имел ни копейки собственной выгоды.

Воспоминание, возникшее кстати, укрепило Женечкину гордость. Благородному вину следовало подышать, но Женечка не мог ждать час. Гладкие, словно наслюненные, бровки официанта полезли на лоб, но, повинуясь властному жесту клиента, он наполнил бокал, безучастно стоявший перед Кирой, а затем и Женечкин. На столе словно зажглись две темно-алые лампы. Кира, оторвавшись от полупьяного, уже врастяжку, разговора, завороженно глядела на густые винные отблески, на отражение бокала на ткани. Остальные за столом тоже замолкали один за другим, иные на полуслове, с тяжелым каплющим куском на вилке. Тогда Женечка великодушно обвел рукой присутствующих, и смирившийся с варварством официант разлил прекрасное вино на всех.