Ольга Славникова - Прыжок в длину

У Ведерникова было всего полгода, чтобы набрать нужную для фильма спортивную форму. Теперь ежедневный путь его лежал в логово изверга-протезиста, где рокотали тренажеры и где он совсем недавно впервые увидел клубничные локотки знаменитости и виляющий хвостик шелковых волос. В логове между тем происходили перемены. По малым частям Ведерников узнал, что мать не удержалась и прибрала к рукам бизнес новоиспеченного супруга. Оказывается, темпераментный Роман Петрович, увлеченный самими процессами и профессиональными новинками, наделал серьезных долгов, которые мать, движимая первоначально женской любовью, выкупила на выгодных коммерческих условиях, а, оказавшись хозяйкой контрольного пакета, впряглась ставить дело на ноги и приводить в порядок то, что пребывало в творческом хаосе – весьма небезопасном.

Прежде всего по ее распоряжению разобрали адский лестничный лабиринт – в сущности, продукт художественного безумия, из-за которого Роман Петрович мог оказаться под судом и схлопотать приличный срок. За десять дней работяги, окутанные цементной и каменной пылью, расшибли фрагменты реального города и выволокли их в бумажных мешках для мусора, отдельно сняли желтые, как сало, пласты недешевого мрамора, а винтовую чугунную лестницу выкорчевали и вынесли целиком, как выносят из залы подсохшую до прутяного скелета, в цепких и тягучих обрывках мишуры новогоднюю ель. На месте снесенного ада аккуратно расположились небольшие, пластиковые, сертифицированные, снабженные надежными перилами ступенчатые горки, отчего тренировочный зал для ампутантов сделался похож на игровую детскую площадку. Мать хладнокровно уволила бо́льшую часть разношерстного, охамевшего, по ее определению, персонала и набрала новых специалистов, предупредительных, свежих, опрятных, чем-то неуловимо подобных Кириным пшеничным девицам и молодцам.

Посреди всех этих благих перемен пополневший Роман Петрович – вкусно накормленный, замечательно остриженный, в бороде, напоминающей теперь пышный калач, в новой пиджачной паре, уже тесноватой, – сидел, как языческий идол, и под ним простирался на весь кабинет похожий на бесконечную сказку Шахерезады персидский ковер. Теперь изверг-протезист мог в полное свое удовольствие изучать бионические новинки, выписывать экспериментальные образцы, возиться с избранными, наиболее сложными пациентами, чьи культи менялись, буквально мутировали, напоминая то дряблые овощи, то узловатые коряги, то спящих горгулий, так что у изверга имелся целый музейчик причудливых слепков, весьма его развлекавший. Тем временем за спиной Романа Петровича встал на поток недорогой стандарт, активно продвигался сайт с его парадным, чуть ли не царским портретом, в помещениях сильно прибавилось народу, и главный его конкурент, медно-рыжий изысканный каверзник г-н Шнеерзон, вкрадчиво приступил к переговорам о согласованной ценовой политике и совместных дисконтных программах.

Приезжая в преображенный центр, Ведерников старался занимать тот самый, памятный тренажер напротив холодного, ноющего под напором воздуха окна. Однако карбоновые протезы поначалу не давали двигаться по полотну даже в самом щадящем пешем режиме. Даже стоя на месте, Ведерников не мог отделаться от ощущения, будто удерживается вертикально на спине бешено скачущей лошади, и каждая ступенька на пути к тренировочному залу была как волна, норовившая вынести Ведерникова вперед, в бездну. Симпатичная специалистка из новеньких – округлое свежее личико, ротик карамелькой – предложила ему упражнение с мячом. Мячик был зеленый с красным, в белую потертую полоску по экватору – той самой бессмертной расцветки, от которой Ведерников вздрогнул. При ударе и отскоке мячик екал и упруго булькал, словно воздух внутри него был частично сжижен; округлость его в руках была каким-то образом страшно Ведерникову знакома, точно он мог узнать этот предмет судьбы с закрытыми глазами, точно он годами держал тугую форму именно этого размера в ковшике ладоней. «С вами все в порядке?» – профессионально встревожилась специалистка. «Все хорошо, не обращайте внимания», – резко ответил Ведерников, хотя понятия не имел, что именно предложил проигнорировать.

Упражнение, на первый взгляд, было простейшее: подбрасывать мячик и ловить, подбрасывать и ловить. По залу тут и там были расставлены столбами ампутанты, и в воздухе одновременно находились десятки мячей. Бо́льшая их часть была вполне земного происхождения и вела себя соответственно: поднималась ровно на столько, на сколько получала энергии, а потом просто падала, ударялась с тупым звуком, катилась, самодовольно замедляясь, подставляя потолочной лампе, маслившей ее округлость, наилучший бок. Но три, а может, шесть мячей, в пестроте под потолком не разобрать, обладали особыми свойствами. Получив от рук человека импульс, они взлетали обычным образом, до нулевой точки, но потом приподнимались еще и на несколько секунд делались бесплотными, зависали точно так же, как Ведерников некогда зависал, довершая огромный воздушный шаг, над прыжковой ямой. То были очень долгие секунды, в объеме зала со всем его содержимым словно кто мешал, вот как в стакане чаю, невидимой ложкой. Ампутанты шатались, многие заваливались, особенно те, кто, подобно Ведерникову, касался тверди только через подставки протезов. Потолок, с его размещенными по кругу шарообразными светильниками и мягкими, как пепел, овальными тенями, делался бездонным, и Ведерников, поднимая взгляд на свой, выше других левитирующий мяч, остро ощущал, что голова его, обнесенная каким-то движущимся нимбом, так же округла. Все это завершилось сокрушительным многоугольным падением – казалось, с высоты зависшего мяча прямо на жесткий, словно железный, паркет, – отчего у Ведерникова надломился малый карбоновый протез, криво заехавший под длинный, неудачным углом стоявший тренажер. На другой же день симпатичную специалистку уволили с волчьим билетом, а Ведерниковым стал персонально заниматься молодой улыбчивый атлет, образец здоровья, чья толстая шея напоминала могучий пень, уходящий крепкими корнями в мускулистый торс. Ведерникова он держал легко и мог переставлять с места на место, будто пустую тумбу.