Рэмси Кэмпбелл - Усмешка тьмы

У меня нет времени отвечать на их подколы.

– Меня, мать вашу, реально ограбили! – я поворачиваюсь к экрану, где повисло рабски-услужливое «Желаете выполнить другую операцию?», шмякаю по «да» и снова проверяю баланс – в глупой надежде на ошибку. Но нет, минус сейчас даже отчетливее, чем прежде – теперь его уже ну никак не принять за грязь на стекле.

– Они ведь могут украсть еще больше, – выдыхаю я. – Мне нужно связаться с банком!

– Ну и что, ты собираешься проделать это через эту штуку? – главарь «мафии» опирается ладонями на экран, и от его пухлых рук расползается по металлической огранке влажная дымка. – Чувак, не получится.

– Вообще никак, – вторят ему из-за спины.

– Ничего не выйдет, парень, – добавляет еще кто-то.

Их голоса звучат так, будто они – мультяшные персонажи, которых дублирует один и тот же человек. Цифры на экране возбужденно подрагивают, будто долг мой вот-вот увеличится еще на пару тысяч фунтов – или так только кажется.

– Давай, выходи из очереди, – поторапливает меня «главарь». Но теперь мне кажется, что его внешность как-то изменилась, или это и вовсе другой человек из их кодлы, с несколько другой прической – они что, меняются местами, пока я не вижу?

– Иди звони в свой банк, – вторит ему из-за плеча другой тип, выглядящий зеркальной копией первого.

– Или напиши им, – добавляет кто-то из хвоста очереди.

Их слова только усиливают мое чувство беспомощности. Мобильный я оставил у Натали – в Америке бы он все равно не работал. Я отхожу в сторонку, пуская «главаря» к банкомату, а затем делаю глубокий вдох.

– Мне ужасно неловко, но не могли бы вы одолжить мне немного денег? Обещаю, я вам все верну. Дайте мне ваш адрес, и я дам вам свой.

«Главарь» берет сто евро и закрывает раздаточное отверстие рукой, поворачиваясь к своим товарищам.

– Ну прям как дома, – ухмыляется он.

Меня сразу берут в кольцо.

– У нас дома тоже есть попрошайки, зависающие у банкоматов, – изрекает кто-то из них.

– Так что нас на мякине не проведешь, голь голландская, – добавляет человек с пробором, рассекающим его лоб так, что голова кажется треугольной.

Дикая усмешка сама наползает мне на лицо.

– Я не голландец. Я такой же англичанин, как и вы.

– А воняет от тебя, как от голландца, – ухмыляется в ответ «главарь».

– Фимиамом потянуло! – насмешливо протягивает его копия и делает вид, что отгоняет дым.

– Наркоман, – качает головой третий. – Двойной голландский.

Я чувствую, что вот-вот сорвусь, и кончится это, скорее всего, плохо.

– Да какой я вам голландец! – выкрикиваю я. – Вы видели мой баланс, он – в гребаных фунтах стерлингов!

«Главарь» прячет свои купюры во внутренний карман пальто и уступает место типу с треугольной головой.

– Хочешь сказать, у тебя есть деньги? – холодно спрашивает он.

– Наверняка уже обнес кого-то, – говорит «треугольник».

Меня обступают еще теснее, нахально поглядывая и явно провоцируя на драку, но я стою, не двигаясь, и круг чуть расступается.

– Если собираешься просить милостыню, так делай это правильно, – говорит тип с челкой, брошенной на левую сторону. – Отбрось условности. Никакого достоинства.

Я спасаюсь от них едва ли не бегом. Улица внезапно оживляется – случайные люди провожают меня подозрительными взглядами, и это ох как нервирует. Нужно найти способ связаться с банком, но как? Куда мне идти? Где раздобыть денег? Моим телом овладевает паника, неся его, беспомощное, вперед, без цели – а потом я замираю посреди улицы и смеюсь в голос. Отбросить условности, значит? И никакого достоинства? Невольно «мафия» подсказала мне решение проблемы.

Я ступаю на мост над трепещущими водами. Несколько велосипедов прикованы к перилам, ограждающим канал. Будь на моем месте Табби, как бы он разыграл эту сцену? Нацепив широкую неподвижную ухмылку, я начинаю взволнованно пританцовывать перед небольшой компанией, стоящей на мосту. Как только их внимание приковано ко мне, я выдаю пантомиму. Я делаю несколько попыток взобраться на велосипед – и всякий раз опрокидываюсь на мостовую. Потом начинаю вращать воображаемые педали и оглядываюсь, удивляясь, куда делся мой транспорт. Потом притворяюсь, что еду на каком-то ужасно ветхом сиденьи и насаживаюсь на столбик под ним. Щеки болят от примерзшей улыбки, я накачиваю пару невидимых шин – неравномерно разрастающихся в моих все шире разводимых руках и лопающихся, подобно голове Табби в сценическом номере. Это финал – больше идей в голову не идет. Я иду на поклон и шлепаюсь лицом вниз перед своей аудиторией.