Рэмси Кэмпбелл - Усмешка тьмы

Я счищаю почтовый скотч с конверта. Распарываю скобы. Слышу, как они звякают легонько об пол, слышу, как Кирк делает осторожный шаг… Почему-то не слышу Колина, но это сейчас неважно. Страницы вываливаются мне прямо в руки. Я оскаливаюсь. Со злой ухмылкой на лице подбиваю их, переворачиваю лицевой стороной к себе… и на первой же странице – вижу:

Корьерат Абби ночиллась в Говвилуде. Егго ппервый – деббутны – филм нозыввался « Ббальшой Вичерний Перепалохх » …

И вот тогда-то ухмылка примерзает к моему лицу.

Вот именно тогда, когда скрюченными пальцами я пролистываю рукопись – и не нахожу ни одного внятного предложения, ничего в том виде, в каком оно выходило из-под моей руки, именно тогда мои сведенные судорогой губы складываются для следующих слов:

– Он был здесь. Он сюда входил.

Я смотрю на Кирка. Протягиваю ему рукопись нетвердой рукой, но он, качая головой, поднимает руки к лицу. Его глаза расширяются, а уголки губ гнутся в какой-то виноватой улыбке.

– Чего ты улыбаешься? – дрогнувшим голосом спрашиваю я у него. – Это что, игра какая-то, по-твоему? Как такое вообще возможно, объясни мне?

Его белеющие в тусклом свете зубы размыкаются – вываливая столь же бесцветный язык, кончиком облизывающий губы, все еще искривленные улыбкой более нетерпеливой, нежели виноватой.

– Мне очень жаль, Саймон, – говорит он наконец. – Я пытался.

Слова он произносит четко и ясно, но все равно я поначалу не могу в них вникнуть.

– Ты – пытался – что?

– Я пытался остановить это, но у меня не вышло.

Он все еще держит руки у лица, медленно поднимая их все выше и выше, будто пытаясь поддержать края своей ухмылки, чтобы та не сползла. Он не просто улыбается, он… двусмешничает, и при мысли об этом мой рассудок окутывает черная паутина, а я погружаюсь в ставший материальным мрак.

– Ты это не всерьез, да? – умоляющим голосом спрашиваю я. – Это какая-то шутка.

– Нет, – качает Кирк головой. – Это был я.

Я хватаюсь за углы стола. Как бы мне ни хотелось бросить его в Кирка, я понимаю – мне сейчас самому нужна какая-то опора, чтобы не грохнуться наземь.

– Но ЗАЧЕМ? Какой в этом был смысл?

– Смысла в этом было даже больше, чем в твоих переживаниях в последнее время, – мне чудится, или он в самом деле произносит это весьма самоуверенно? – Ты ведь видел его, правда? – спрашивает он с абсурдно-ревнивой ноткой в голосе. – Видел, как он выкидывал свои трюки. Он или что-то, им потревоженное.

– А ты? – спрашиваю я в тон ему. – Ты-то его видел?

– С того самого момента, как вычитал о нем в твоей диссертации и стал искать информацию. Я думал, если ты закопаешься в его историю глубже, чем я, он отвлечется. Оставит меня. Я, конечно, должен был догадаться, что так я просто сделаю его… эту тварь… сильнее.

Его голос снова исполнен сожаления, и в моей голове окончательно и бесповоротно воцаряется хаос. Мне с трудом удается задать вопрос:

– То есть ты говоришь, что тебе удалось найти о нем что-то… чего не нашел я?

– Одну только книгу с несколькими страницами о нем. Что-то про сюрреалистов. На французском.

Мой собственный голос доходит до меня с трудом:

– И что ты сделал?..

– Исписал поля пометками. И продал. Не спрашивай, что я писал. Там была какая-то бессмыслица. Знаю, мне следовало сжечь ее. Но даже если хочешь – не получается, так ведь? Всегда хочется поделиться им с кем-то еще. Сейчас это уже не имеет значения. Мы его теперь никак не остановим.

– Почему?

– Ты выпустил его в Интернет. Для него… для той силы, которую он представляет… это идеальная среда. Он ждал ее появления целый век. Почти каждый может попасть в нее. А из Интернета он может проникнуть почти в каждого.

– Значит, ты утверждаешь, – говорю я с растущей злостью, – что все это его вина – все, что ты сделал?

– Зависит от того, о чем ты спрашиваешь.

И как ему только удается все время улыбаться? Я вцепляюсь в столешницу с такой силой, что ее края едва ли не режут мне руки.

– Я спрашиваю о том, заставлял ли он тебя постить это дерьмо.

– Я такого не говорил.

Я делаю все возможное, чтобы отмахнуться от чувства, что все пройденное мной меняется, обретает новый смысл – и эти изменения наползают на меня, захлестывают с головой.

– Что же, в таком случае, ты сказал?

– Что я не смог остановить тебя. Я знал, что все без толку. У Интернета закон простой: что запостил – то и правда. Он позволяет нацепить любую маску. Именно об этом механизме он и твердил все время.