Рэмси Кэмпбелл - Усмешка тьмы

Повисшее молчание нарушает нервный щелчок – трескается кубик льда в бокале апельсинового сока, который Николас трясет, словно чашку с игральными костями. Этот жест явно толкает Биб ответить:

– Они – не твои настоящие ба…

– Такие же настоящие, как и все мы, – говорю я. – Правда?

Натали одобрительно кивает мне, Марк одаривает меня полуулыбкой.

– Твоя бабушка хотела сказать, что они тебе не родные, Марк, – говорит Уоррен.

– Зато я им родной, – подмигиваю я.

– А я как Иисус, спустившийся с небес, – выдает Марк и ухмыляется теперь уже во весь рот.

– Не думаю, что тебе стоит умничать на эту тему, – одергивает его Биб. – Тем более под Рождество.

Похоже, это скромное богохульство зацепило ее сильнее всего – и, как мне кажется, подспудно вину за это она возложила на меня. Тишина неумолимо затягивается, и тут ситуацию спасает Джо:

– Мне кажется, или кто-то упоминал вечеринку?

– Спасибо, что напомнили, мистер Керр, – говорит Биб. – Ваш голос учтен.

Мистер Керр? То есть Джо Керр? Мне даже не хочется спрашивать, шутит ли Биб, или это настоящая его фамилия.

– День рождения сегодня не у тебя, вообще-то, – замечаю я.

– Миссис Хэллоран такого не говорила! – с характерной убийственной прямотой отвечает Джо. – Мы хотим, чтобы это был целиком твой день.

– Пойдемте все в комнату! – призывает «миссис Хэллоран». – Кроме тебя, Саймон!

Ее улыбка, видимо, должна меня как-то заинтриговать. Все сразу начинают подражать ей, многозначительно кривя губы и подмигивая. Не кривляется только Николас – когда все выходят из комнаты, он, последний, задерживается рядом со мной и тихо говорит:

– Давай-ка ты постараешься вести себя так, как будет лучше для семьи, хорошо?

Он стоит прямо передо мной, и от него несет кожей, хоть на нем и нет сейчас этих вычурных шмоток. Снисходительно улыбаясь, я говорю так низко, как могу:

– Семьи ? Что-то как раз твоей семьи я здесь не вижу.

Он застывает – возможно, в надежде на то, что его рост и непомерная ширина плеч послужат мне укором. Но после нашей последней встречи я выучил новый трюк – спасибо охраннику на Лемон-стрит. Непрошибаемый взгляд исподлобья и выпяченный живот, видимо, на время сбивают его с толку, но тут в нашу милую рождественскую игру встревает Биб:

– Мальчики, чего вы там застряли? Николас, ты у нас будешь свадебным генералом.

Отходя, он бросает мне напоследок:

– Ты не такой уж мастер слова, как думаешь. Неудивительно, что ты потерял работу.

– Зато ты потерял… – я набираю воздуха, чтобы сказать ему все в лицо – разве не так поступил бы Табби со столь жалкой жертвой? Предвкушение расправы распаляет меня изнутри, хоть я и отдаю себе отчет в том, что аудитория будет менее благодарна, чем мне хотелось бы. Возможно, мне удастся улучить момент позже, и я сдерживаю слова, пока что ограничиваясь лишь недоброй улыбкой.

– Мы готовы, Саймон, – объявляет Марк.

Следуя за ними, я слышу поспешный шепот и щелчок. Они выключили свет в соседней комнате, и меня обуревает совершенно необъяснимое желание выйти из дома и бежать куда глаза глядят. Когда Марк хихикает за дверью, холодок от металлической дверной ручки поднимается по моей руке и взбадривает меня с головы до ног. Я должен наконец взять себя в руки после всех своих потрясений – как я могу сейчас разочаровать семилетнего ребенка и его мать, которую люблю? Да, открывая дверь, я однозначно испытываю страх – хотя бы от того, что могу пришибить кого-нибудь дверью в такой темени. Да и сами силуэты гостей, снующих во мраке подобно растревоженным тараканам, не прибавляют мне душевного спокойствия.

В комнате, впрочем, не так уж и темно. Свет мерцает внутри, словно работает старый кинопроектор. Лица гостей парят над длинным столом. Когда я полностью открываю дверь, тусклое свечение слабеет, приглушается. Рыжие волосы Биб становятся чернично-синими, веснушки превращаются в оспины. Натали и сына тени предательски старят, превращая ее в подобие Уоррена, а Марка – в маленькую копию Николаса.

И все они начинают петь «С днем рожденья тебя» так громко, что мне даже приходит в голову, что где-то там, в темноте, припрятан небольшой хор, вызванный на подмогу. Свечи на пироге в центре стола вспыхивают. Улыбчивые лица будто бы раздуваются навстречу мне – и еще одно, чужое лицо встает перед моими глазами. Никто из присутствующих не напоминает его – ни молодящийся Колин, ни рыхлый Джо, ни бородатый Кирк, никто из них, даже если зыбкость их черт в пляске свечного огня и располагает к метаморфозам, не похож на Табби. Но, закрывая глаза, чтобы положить конец любому, даже надуманному сходству, я понимаю, что от Табби никуда не деться – его лик каиновой печатью отпечатался на изнанке век, в коре моего мозга: довольная рожа объевшегося паразита.