Владимир Солоухин: Первое поручение

— Ну вот. Агитации никакой не проводилось. Но зато предоставили льготы. Желающим уйти из общины нарезались лучшие земли, давались ссуды. Крестьяне, как вы сами говорите, постепенно на это пошли. Реформа была рассчитана на много лет. Сельское хозяйство вроде дерева: как ни старайся, за один год не вырастет, дереву нужны годы или даже десятки лет. А за один год вырастает только трава.

— Им, царям, торопиться было некуда. Они до этого тысячу или там триста лет жили, и в дальнейшем надеялись. А мы получили твердое указание — за одну зиму обеспечить сплошную коллективизацию.

— За одну зиму дерево можно не вырастить, а только нарисовать или склеить его из папье-маше… Так, значит, какие же задавали вопросы?

— Да… Всякие спрашивали. И всерьез и насмех. Будут ли сводить в одно место кур, гусей, поросят. Будут ли обобществлять коров. А то нашелся шутник, спросил то же самое насчет баб.

— Вы, Петр Петрович, должно быть очень точно все запомнили. Возьмем хотя бы форму вопросов. Я тоже у вас хочу спросить: почему, начиная с первого собрания, крестьяне не спрашивали «будем ли мы обобществлять коров», но «будут ли обобществлять коров»? Как вы считаете, есть тут какая-нибудь заметная разница?

В ту же секунду, не успел Петр Петрович ничего ответить, передо мной возникла одна прошлогодняя сценка. В наш колхоз приехал крупный руководитель из области, то есть даже наикрупнейший руководитель — председатель облисполкома — глава советской власти. Человек он деловой, энергичный, в контору он и не зашел. Сразу проехал на поля, в бригады, поближе к рядовому колхознику. На берегу реки плотники строили свинарник. Угадали начальство — перекур. Собрались в кружок. Расселись на зеленой травке.

— Какие будут вопросы?

— Да вот, — начал один, — вы ответьте нам прямо, вы подписали постановление, чтобы на приемных пунктах телят меньше ста тридцати килограммов не принимали? Нам сказали, что под этим постановлением стоит ваша подпись.

— Такое постановление действительно подписывал, и что же?

— А то же, что из-за этой вашей подписи у нас вчера сдох теленок.

— Расскажите, как было дело.

— Очень просто. Повезли мы его сдавать. От нас до станции тридцать километров. Жара. Тряска. На приемном пункте — очередь. Дождались мы своего часу к вечеру. Поставили теленка на весы, а в нем оказалось сто двадцать семь килограммов. Может, утром в нем и было сто тридцать, так ведь за целый день он похудел.

— И у вас его не приняли?

— Да, у нас его не приняли. Говорят, нужно сто тридцать. Есть постановление и ваша подпись. Пока обратно его волокли — издох.

— Так, так. А зачем вы его повезли сдавать?

— Председатель колхоза распорядился. Деньги понадобились. Трактористам на зарплату.

— В колхозе других денег не нашлось?

— Значит, не нашлось.

— Как вас зовут?

— Ну… Допустим, Иван Андреевич.

— Иван Андреевич, у вас свой теленок есть?

— Неуж?

— Где он?

— Да вон на веревочке пасется.

В оконце луговины, перед самым огородным тыном, действительно пасся крепенький широколобый бычок. Он поглядел на нас, как будто понял, что речь зашла о нем, потом снова начал щипать траву.

— Вам деньги нужны?

— Деньги нужны всегда и каждому. Или хотите дать?

— Не дать, а спросить. Почему вы не повезли своего теленка на приемный пункт? Отведите этого бычка — будут деньги. В нем на глаз видно — больше ста тридцати килограммов.

Иван Андреевич посмотрел на спрашивающего растерянно и недоуменно.

— Да что я, дурак? Вы меня за дурака принимаете? Только дурак в августе месяце будет нарушать теленка. Нет уж, товарищ председатель, я его как-нибудь дотяну до Рождества. Какой дурак теленка в августе нарушает.

— Однако колхозного вы повезли в августе, почему?

— Так ведь то… колхозный. Нам сказали, мы и везем. Наше дело маленькое. Не приняли — мы обратно. По делу надо бы там же на месте теленка зарезать и отвезти на базар. Опять не наше дело. Председатель колхоза должен распорядиться. Мы теленка поволокли обратно в колхоз. Он сдох. А вы хотели, чтобы я так-то вот своего? — Иван Андреевич искренне рассмеялся. За ним рассмеялись и все колхозники.

Эта сценка мгновенно воскресла у меня в памяти между моим вопросом и ответом Петра Петровича. Петр Петрович впервые за всю нашу беседу посмотрел на меня недоумевая. Он ведь вспомнил молодость: огневые годы, романтика, наган в кармане, а я его все на прозу да на прозу — есть ли разница между двумя выражениями: «будем ли обобществлять коров» и «будут ли обобществлять коров»? А не первая ли это трещинка, которая потом, с годами будет расти все шире и шире, вплоть до возгласа Ивана Андреевича в прошлом году: «Так ведь то колхозный! А вы хотели, чтобы я так вот своего?», и последующий, как бы даже торжественный, смех Ивана Андреевича — не ответ ли на ту загадочную усмешку Василия Кузьмича, которую мы столь тщательно обсудили с Петром Петровичем перед предыдущей рюмочкой лимонной настойки?