Борис Васильев - Господа офицеры

— А вот и наша прелестная хозяйка, — ласково улыбнулась Числова. — Жду вас, дорогая, у себя в воскресенье, в пять часов.

Гартинг расплывался в улыбке, Числова расцеловалась с Варей, и гости отбыли. Роман Трифонович вышел проводить; Варя ждала, когда он вернется. Ей необходимо было видеть его после отъезда этих людей, услышать, что он скажет. А он, войдя, сразу же взял ее ладони в свои и долго не отпускал, сияя глазами. И Варя, чувствуя, как краснеет, улыбалась и не отводила взгляда.

— Коли валит счастье, так пусть полной охапкой, а на половину мы с тобой не согласны, — тихо сказал он. — Так или нет?

— Да, — сказала она, плохо понимая, о чем он говорит, а слушая лишь голос и расцветая еще пуще от его голоса. — А что же эти… Господа эти?

— Ах, эти! — глаза Хомякова утратили влажный блеск. — Подпряг, Варвара Ивановна, с божьей, а паче того — с вашей помощью. Теперь у меня два компаньона: госпожа Числова да господин Гартинг. Прибыли соответственно на сорок процентов уменьшились, да я на обороте не прогадаю. С такими пристяжными нам сам черт не страшен! — он склонился, бережно поцеловал обе ее руки, и взгляд его вновь заволокся нежностью. — Наши, поди, в шахматы сражаются? Вели туда шампанского подать.

И пошел в гостиную, более не оглядываясь, а Варя стояла, удивляясь и радуясь, как спокойно и просто принимает она его внезапные переходы от подчеркнуто вежливого до интимно-ласкового обращения.

Скобелев пил вторую неделю. Начинал с утра, с раздраженного непонимания, почему в его постели оказалась женщина, кто она такая, о чем стрекочет и как ее зовут. Лихорадочно пытался припомнить вечер, как правило, ничего вспомнить не мог и торопился опрокинуть рюмку, чтобы обрести равновесие духа. Голова у него никогда не болела, но внутри было тревожно и скверно, а когда выпивал, все вроде бы вставало на свои места. Вежливо выпроваживал очередную незнакомку, и начинался день бесконечного застолья, шума, карточной игры, безудержной вечерней выпивки, где опять появлялись женщины, а утром все начиналось сначала. Первое время Млынов пытался вразумить Михаила Дмитриевича, но потом махнул рукой, решив ждать, когда сам перебесится и потребует утром холодной воды. Но генерал окончательно закусил удила, швыряя деньги цыганам, кокоткам, подозрительным карточным партнерам, выматывающим душу румынским скрипачам и красивым ножкам, плясавшим по его заказам. Тут уж не могло хватить никаких средств, и Скобелев, не задумываясь, подписывал векселя и расписки под любые проценты; разобравшись в этом, Млынов пришел в ужас и срочно бросился разыскивать старика: Дмитрия Ивановича Скобелева-первого, генерал-лейтенанта и командира не существующей более Кавказской дивизии.

— А как пьет? — спросил генерал, когда Млынов вкратце обрисовал ему скобелевский разгул.

— Много, ваше превосходительство.

— Дмитрием Ивановичем мое превосходительство зовут, знаешь, чай, нечего на казенном языке объясняться. Я тебя спрашиваю: «как?», а ты — «много». Это не ответ: для кого много, а для Мишки — в самый раз. Так как все-таки пьет-то?

— По-черному, Дмитрий Иванович, — подумав, определил Млынов.

— Вот это — ответ, — старик вздохнул. — Ах, сукин сын, гусар, лоботряс, прощелыга. С бабами?

— Каждый день — новая.

— Это — в меня, — не без самодовольства отметил Дмитрий Иванович: в его ругани было куда больше одобрения, чем порицания, что очень не нравилось Млынову. — Ну, это хорошо, скорее уморится. А ты чего прискакал? Уговаривать не пойду, я Мишку лучше тебя знаю. Стало быть, ждать надобно, покуда силы в нем кончатся.

Млынов явился не за советом, а за деньгами: старик был богат, но прижимист и, в отличие от сына, считать умел. Кроме того, он обладал редкостным упрямством, которое возникало в нем без всякой видимой причины, и капитан опасался начинать разговор. Пока он раздумывал, с какой стороны подступиться к старому кавказскому рубаке, Дмитрий Иванович продолжал не без удовольствия сокрушаться по поводу беспутного сына.

— Лихой солдат и командир отменный, а перед юбкой устоять не может. Это у него смолоду: как лишнюю чарку хватит, так и глядит, где шелками зашелестело. Сколько разов говорил ему: «Мишка, поопасись, этак и карьеру сгубить недолго. Бабские шепотки нам, военным, самое зло». Какое там! Еще пуще глаза выкатывает. Упрям!

Последнее слово генерал произнес с особым удовлетворением, но Млынов уже не слушал его кавалерийских восторгов; Он поймал ниточку, за которую следовало тянуть, чтобы заставить папашу раскошелиться.