Семен Злотников - Кир

– И что, этовсё? – пронеслось безразлично в мозгу, и опять повторилось. – И это вот– всё?

А потом…

Вздох недовольства и разочарования прокатился по зрительским трибунам, возведенным в тюремном дворе по такому особому случаю.

Могу понять досаду людей, наблюдавших бездарный фарс взамен подлинной трагедии.

Под свист и улюлюканье царственной толпы меня кое-как извлекли из-под помоста и, не мешкая, утащили обратно в камеру.

Ни времени нет, ни желания описывать поднявшуюся суматоху в связи с неожиданной ситуацией.

Мне бы побыть одному, но то и дело тяжелая дверь отворялась с тоскливым скрежетом, и ко мне запускались – то мой адвокат с очередной просьбой о помиловании, то палач с глубочайшими извинениями, то священник со словами утешения и даже полномочный посол Союза Советских Социалистических Республик в Копенгагене.

– Повесить уже по-человечески не в состоянии! – шепотом возмущался посол, трусовато озираясь по сторонам, дабы все-таки не навредить дипломатическим отношениям двух стран.

Сам комендант забытого богом острова Фоборг слезно молил меня извинить за гнилую веревку и божился, что впредь подобное больше не повторится.

Насколько я понял по всяким обмолвкам, высокие гости категорически отказывались расходиться до тех пор, пока меня не повесят окончательно и бесповоротно.

Говорили, что мой дальний родственник, датский король Фредерик IX даже отправил военный реактивный самолет в соседнюю Норвегию за новой веревкой, и его возвращения ждали буквально с минуты на минуту.

Все желали мне смерти.

Увы, в глазах всего мира я прослыл отвратительным фанатиком, серийным убийцей, не знающим раскаяния ( все время суда я был нем, сам потрясенный содеянным мною !).

Разве, Богу ( надеюсь, Он есть !) известно, что я был всего лишь слепым орудием в руках одержимой жаждой мести женщины…

Оставшись один, немедленно устремляюсь к заветной тетради.

Покуда доставят новую веревку и надежно ее приладят, возможно, успею…

………………………………………………………………

………………………………………………………………

…Тут исповедь Кира обрывается, и после небольшого пробела возникают аккуратные каракули старого морского волка. Прочтя перевод, я столкнулся с дилеммой: то ли все оставлять, как оно сложилось в силу обстоятельств, либо решительно вмешаться и придать финальной главе вид, соответствующий моему пониманию.

Вообще, последний аккорд Кирова откровения, по моему лично мнению, мог бы быть строже и лаконичней. Без излишних и громоздких описаний корабля, команды, погоды и рыбных уловов. Или, местами забавных, воспоминаний старого капитана о его босоногой юности, когда он таскал треску на продажу в старинный замок Хаммерсхус ( еще до того, как в нем поселились литовские князья Гольшанские !). Наконец, те страницы, где Кнуд вспоминает факты биографии Кира, также повторяют сведения, уже изложенные в исповеди.

Куда ценнее скупые обмолвки старого морского волка о зависшей над их кораблем кровавой луне, напоминающей лик разъяренной женщины. О женских рыданиях, укорах и проклятиях, несущихся по ночам из каюты Кира ( тогда как Кнуд Харальд готов был поклясться, что там никого, кроме Кира, быть не могло !). Или – описание самого громкого судебного процесса в Дании ХХ столетия, в продолжение которого Кир понуро молчал и слова не произнес в свое оправдание…

Определенно достойны упоминания сцены знаменитых рыцарских поединков в замке Хаммерсхус, в которых, как правило, участвовал и неизменно побеждал сам молодой наследник князя Альгирдаса Гольшанского. В частности, сцена с участием Кира в турнире, которую Кнуд Харальд лично воочию наблюдал.

После серии поединков, повествует он, включавших схватки на лошадях с копьями, пешие бои с мечами и стрельбу из лука по летящему тетереву, к финалу добрались лишь двое непобежденных – загадочный пришелец с маской на глазах и молодой наследник литовского трона, экипированный с головы до ног в доспехи тевтонского рыцаря. Заключительный поединок на рапирах по традиции проходил в тронном зале старинного замка в присутствии многочисленных гостей и родителей Витовта. Практически все болели за принца. Каждый его успешный удар сопровождался возгласами одобрения, перезвоном колоколов и фейерверком. При удачных же выпадах чужака, замечает Кнуд Харальд, раздавались свист и вздохи разочарования.