Семен Злотников - Божьи дела (сборник)

– Вот что, – твердил он, – Бог пытался внушить Аврааму и на что Авраам не отважился…

Прошу обратить внимание, я пишу эти строки много позже того злосчастного дня, решительно изменившего течение моей жизни.

Говорят, время залечивает раны, в том числе и душевные.

Тем не менее сердце болит и пальцы дрожат, и трудно писать…

Наконец мы покинули келью в мрачном подземелье монастыря и окольными тропами вышли за пределы крепостных стен.

Брат Петр уверенно шел впереди, я понуро брел следом.

Тогда-то он и напомнил мне один из самых постыдных моих поступков, жгущая боль от которого меня никогда не покидает.

– Да как же вдруг, Лев Константинович, так получилось у вас, – спрашивал он, то и дело оборачиваясь и поглядывая на меня, – что вы закатили сыночку затрещину по головке, да еще с такой силой, что у него ножки подкосились и он упал!.. А как он испугался и как, бедняга, в слезах зашелся!.. И вы тоже, я знаю, до смерти тогда перепугались и побледнели и кинулись к нему поднимать!.. И тот еще взгляд, каким он вас тогда одарил, и то, что в сердцах вам выкрикнул!

– «Папа, сожги эту книгу…» – пробормотал я, потрясенный осведомленностью монаха ( то было затмение разума, когда я впервые причинил боль моему малышу !).

Я тогда только поставил точку в романе, которому отдал несколько лет жизни, и расслабленно дремал в своем кресле.

Малыш подкрался ко мне, подхватил ноутбук ( с не распечатанным еще текстом «Спасения» !) и выбросил его в окно.

Повторюсь, обезумев от ярости, я больно ударил свое дитя.

– Зачем? – помню, взывал я к нему. – Зачем ты это сделал? Зачем, отвечай мне?! Зачем?!!

Он же в ответ умолял меня сжечь мою книгу, а я все не мог успокоиться, тряс его и выкрикивал только одно слово: «Зачем?!»

Роман удалось восстановить, но я до сих пор казнюсь, вспоминая перекошенное личико своего единственного сына и побелевшие глаза…

– Устами младенца, ха-ха! – донеслось до меня.

«Он при этом как будто присутствовал…» – пронеслось у меня в мозгу.

– Все схвачено, Лев Константинович! – смеясь, повторил мне брат Петр на прощание…

Домой я попал поздно ночью, почти под утро.

Машенька с Митей в обнимку сладко посапывали в нашей постели.

Никак не получается ей внушить, что наш мальчик уже мужчина ( маленький, но мужчина !) и пора бы уже держаться от него на расстоянии.

Но, впрочем, будить их не стал и, тихонечко притворив дверь в спальню, уныло побрел на кухню.

Болели глаза, во рту было горько и сухо.

Я пил минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки, обливаясь и захлебываясь, пока не почувствовал, что тону.

С мокрым от слез и воды лицом, без единой мысли в голове, я одиноко стоял посреди кухни и тупо разглядывал Митины разноцветные каракули на стенах ( наш мальчик любил рисовать, и, понятное дело, полы, стены и двери жилища служили ему полотном !).

Трудно сказать, сколько времени я провел в бессознательном созерцании милой и незамысловатой детской мазни.

Постепенно, по мере сосредоточения, сквозь живописный хаос у меня на глазах отчетливо проступал до боли знакомый сюжет: в центре картины, на фоне перевернутых гор, бурных рек, утекающих в небо, бессмысленного нагромождения труб, мостов, рельс, дорог, домов и мусорных завихрений, большой человечек занес страшный нож над маленьким человечком…

Я решил, что схожу с ума: ведь я ничего этого раньше не видел!

И где прежде были мои глаза?

Как прозревший слепой, я изумленно разглядывал живописное творение трехлетнего младенца ( ровно столько было Мите, когда он, смешно приседая и подпрыгивая, скоренько чиркал и малевал по стене !) и поражался его невероятной сложности и совершенству: великое множество несовместимых, казалось, и невозможных вещей странно сосуществовали и необъяснимо тревожили.

Я с ужасом вдруг сопоставил: почти в то же самое время мною задумывался роман «Спасение»…

Мне сделалось душно и тошно.

Кинуло в жар.

По всему получалось, что он что-то знал ( или даже предвидел !)…

Как по наитию, я со всех ног устремился в спальню, подхватил Митю и побежал с ним на руках обратно на кухню.

– Так значит, ты знал? – кричал я, истерически колотя кулаком по разрисованной стене. – Тогда объясни, что именно ты знал?..

Мой бедный малыш спросонья растерянно хлопал глазенками и сдавленно постанывал, как поскуливал, что являлось признаком надвигающегося приступа эпилепсии.