Василий Богданов - Мистер Пропер, веселей!

– Помню.

– Не помнишь, сцуко! По науке это называется перфорационная память! Вторая стадия алкоголизма!

– Не умничай, сцуко, – обмотавшись полотенцем, Директор вышел из ванной.

– А третья стадия, знаешь, как называется? Сумеречное сознание!

– Да ты ебанулся, как пить бросил!

– Ни хуа. Литературу надо читать специальную.

– А я думаю, Бумер, это тебя от энцефалита не долечили, – ответил Директор, одновременно пытаясь определить, какие трусы из бельевого ящика следует признать наиболее свежими.

– Зато я пить бросил. И всё помню. До мельчайших подробностей.

– И я помню, нах. Помню, как ты танцевал стриптиз, реально!

– А дальше?

– Дальше? – Директор задумался, прыгая на одной ноге и продевая другую в трусы.

– Бу-га-га-га-га! Ни хуа не помнишь!

Оба помолчали.

– А было вот что, – снизошёл Бумер. – Вы с этой бабой набухались, и я отвёз вас домой.

– Каждого в свой дом?

– Ни хуа-а-а-а. Я отвёз вас к тебе домой. В твою «нехорошую» квартиру.

У Директора упало сердце. Он застыл в плотно облегающих «боксерах» посредине разорённой комнаты.

– Сначала я хотел развести вас по домам, но в машине ты эту бабу развёл реально, и она согласилась поехать к тебе.

– Не мзди, сцуко!

– Бля буду.

– Да как я её развёл? – Директор внимательно оглядел себя. – Я толстопузый, несексуальный, грубый мужлан без чувства юмора!

– Ты сказал, что дома у тебя есть «Бейлис».

Пустая бутылка «Бейлиса» в углу комнаты у дивана подтверждала слова Бумера.

– Да?!

– Да. А она сказала, что это её любимый напиток.

– Да?!

– А потом она спросила тебя: «Зачем ты купил „Бейлис“?». А ты ответил: «Для ёбли-с».

– Да?! Я так сказал?! – Директор схватил себя свободной рукой за волосы. – Гусарский юмор!

– Ага. Но вы оба ржали как резаные, так что совсем меня за-эбали!

– Бумер, скажи, что мздишь, и я прощу тебе коробку сигар, которую ты мне должен, и ещё, так и быть, нах, подарю свою.

– А чё ты хочешь? Узнать правду или чтобы твой лучший друг целый месяц курил ахх-х-х-х-хуительные сигары?

– Правду.

– Тогда так: я отвёз вас к тебе домой и видел, что, пока вы шли к подъезду, ты реально держал эту блондинку за жопу! Вот так, нах, – Бумер издал губами сочный звук.

В этот момент в коридоре радостно пиликнул домофон.

– Кто? – спросил Директор.

– Отворяй, красава! – крикнули снизу.

Директор окинул взглядом часть комнаты, видимую из коридора, и сказал:

– Я лучше сам спущусь. Подождите.

– Ах ты, сука, папуас! Гвинея-Бисау! – выругался Эдик, когда его старый «крузак» подрезала пассажирская «газель».

– Это не «газели», а бешеные бегемоты, – ровным голосом ответил сидевший рядом брат Эдика и посмотрел холодным немигающим взглядом рептилии.

Имя у него было Паша, но все звали его «Змей» из-за фантастического устройства зрачка, радужной оболочки и век. Змей тоже принадлежал к преступному сообществу. Но если Эдик был нервный бандит, то Змей был бандит странный.

Директор сидел на заднем сидении «крузака» и, приняв вальяжную позу, наблюдал за обоими. Ему приходилось часто и широко зевать, чтобы скрыть нарастающую нервозность.

– Ты пойми, не могу я без этой бабы, не могу! – стенал Эдик. – Чую, всё, ушла она от меня с концами.

– Обидел ты её, – ответил Змей, – а женщину обижать нельзя. Потому что женщина – цветок!

– Да-а-а-а… – вздохнул Эдик.

– Вся вселенная зависит от женщины. Всё на земле и на небе – от женщины. Птицы, рыбы, животные и человек – от женщины. Великая, – Змей воздел очи, – гармония. Всё потому, что женщина – цветок!

Эдик покосился на брата, но ничего не сказал.

– Можешь ругаться, материться можешь, убивать даже можешь по необходимости, грабить, но женщину не обижай. Красоту природы не тронь нечистыми своими руками. Потому что женщина – цветок!

Минуты две братья молчали.

– Слышь, Змей, – нарушил тишину Эдик, – тебе не надо траву курить.

– Почему? – Змей медленно улыбнулся своими тонкими сухими губами и остановил на Эдике немигающий взгляд.

– А потому что тебе не надо!!! Ты и так ёбнутый!!! – заорал Эдик и ударил обеими руками по рулю. – Ты без всякой травы на всю башку на хер ёбнутый!!!

Змей снова улыбнулся и ничего не сказал.

– Вот скажи, – поостыв, продолжал Эдик, – вот скажи, как с тобой играть в эти… в моргалки, то есть в гляделки? Как? Ты же никогда не моргаешь! Кто-нибудь когда-нибудь тебя переглядел?

– Никто.

– Вот. А в детстве, помнишь, как мы играли?