Говард Джейкобсон - Меня зовут Шейлок

Не еврейское воспитание – Боже упаси! – а еврейское сознание. По крайней мере в том, что касается еврейской свадьбы. Не столько еврейской свадьбы, сколько мужа из еврейской семьи. И даже это было преувеличением. Мужа не из нееврейской семьи – вот что имел в виду Струлович.

– Согласна: хорошо, если она найдет себе мальчика, который нам обоим понравится, – ответила Кей. – Что же до всего остального…

– Всего остального!.. Все остальное, Кей, и определяет меру нашей серьезности.

– Ты иудеофреник, – напомнила она.

Беатрис, когда подросла, стала ее подзадоривать.

– Скажи ему, мама! У мужика явно не все дома.

– Не называй его мужиком, дорогая. Он твой отец!

– Разве? Знаешь, что он мне вчера сказал? Что я способствую победе Гитлера!

– А что ты делала?

– Ничего. Целовалась. Даже не то чтобы целовалась – просто чмокнула кое-кого на прощание.

– Где?

– У нас на крыльце.

– Кого?

– Не знаю, как его зовут. Фен, кажется. Он китаец.

Ага, подумала Кей, Фен, а не Фишел.

Она спросила мужа в лоб, действительно ли он сказал дочери, что, встречаясь с китайским мальчиком, она способствует победе Гитлера. Если бы это оказалось правдой, Кей бы с ним развелась.

Струлович благоразумно пошел на попятный.

– Ты бы только видела, чем она занималась!

– Мне все равно, чем она занималась. Говорил ты ей, что она способствует победе Гитлера?

Струлович продолжил отступление.

– Не то чтобы победе… скорее…

– Скорее что?

– Кей, это было сгоряча. Ты понятия не имеешь, что она вытворяет, с кем общается.

– Готова поспорить, Фен не состоит в нацистском штурмовом отряде.

– Фен!..

Струлович не был столь уверен: ему вспомнился фильм «Мост через реку Квай» [55] «Мост через реку Квай» – британско-американский художественный фильм 1957 года о японском лагере для военнопленных времен Второй мировой войны. . Однако он оставил свои сомнения при себе. Уж лучше Фен, чем Фриц.

Через несколько дней он притащил Беатрис домой за волосы, а вскоре после этого Кей сразил удар.

Струлович спрашивал себя, не должен ли он скорбеть по жене, как по умершей, но знал, что обязан любить ее, как живую. И не мог. Стоило только открыть сердце, как оно разбилось бы. Однако ритуалы семейной жизни – приветствия, проявления нежности и заботы, обмен новостями, – были ему по силам. У Струловича вошло в привычку рассказывать жене о том, что его занимает – тихо, без всякого оживления, как Шейлок Лии, стараясь, чтобы в голосе не проскальзывало ни намека на иудеофрению, тщательно отфильтровывая новости. Когда лицо Кей выражало спокойствие, она все еще была красива, все еще напоминала женщину, которую он любил, жену, называвшую его Струло, только истерзанную тем, что ее подкосило: нарушением мозгового кровообращения, страшной усталостью, а также им самим.

Сегодня все, что занимало Струловича, никак не способствовало душевному покою. Ему нужно было обдумать несколько вопросов, и ни одним из них он не смел поделиться с Кей – из страха (а вдруг? кто знает!), что она поймет. Поэтому он молча просидел с женой целый час, держа ее за руку, вытирая ей губы, целуя в щеку, чувствуя себя очень одиноким и стараясь представить, как же одиноко ей, замурованной там, куда он на пару с судьбой ее заточил.

Однако ему по-прежнему нужно было обдумать несколько вопросов, и он предпочел обдумывать их, сидя в кабинете и время от времени поглядывая на очаровательный эскиз Соломона Джозефа Соломона.

Первый и самый важный вопрос: что, если позволить Беатрис уйти, подождать, пока ее гнев утихнет, и только затем последовать за ней? Но последовать куда?

Второй: возможен ли компромисс в вопросе обрезания? Существует ли нечто наподобие полуобрезания – решение, одинаково приемлемое для еврея и нееврея?

Третий: насколько это варварский обычай – обрезание? Не половинчатое, а полное. Правы ли Рот, Шейлок и прочие еврейские мудрецы? Действительно ли обрезание – акт высшей человеческой ответственности, символ не отсталости, а просвещения?

Четвертый: если Шейлок здесь не для того, чтобы довести его до беды – хотя в любом случае довел, – тогда зачем он здесь?

Не в силах определиться, что делать с Беатрис, – что ни сделай, будет только хуже, – и желая выбросить Шейлока из головы, Струлович решил начать с обрезания. Шейлок сказал, что все началось именно с обрезания – «все» в данном случае означало древнюю вражду евреев с христианами, – но закончится ли «все» с обрезанием?