Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Вот так Андрею и пришлось поверить, что просто он впервые за много лет встретил девушку, которая в него влюбилась. Ну что же, говорил он себе, если о таком рассказывают в книгах и в кино, почему это не может случиться со мной?

В том году Москва переживала небывалый экономический подъем. На месте снесенного «Военторга» построили новый, с подземной парковкой, трехэтажной мансардой и круглым куполом. Росли цены и зарплаты. Банки все охотней выдавали ипотеку на квартиры и кредиты на машины, и вот результат – теперь дорога на работу занимала час с лишним. Стоя в пробке, Андрей думал: если дальше так пойдет, придется снять что-нибудь в центре, наверное, уже вместе с Зарой. Небо, низкое и серое, нависало над ним, бабье лето отменили, золотые листья в одночасье облетели, и зарядили дожди. На работе коллеги с тоской глядели в окно и обсуждали, что надо бы сдать квартиру и уехать в Гоа до весны, а то и подольше: там солнце, там тепло.

Тем воскресным утром Андрей проснулся и не мог понять, который час: сумерки в комнате, морось за окном. Он потянулся за «нокией»: всего-навсего десять, можно еще поспать. Вернув мобильник на тумбочку, он обернулся к Заре: она спала, подложив кулачок под круглую смуглую щеку, и спящей казалась еще моложе. Девочка, почти ребенок. Сейчас ее полные губы, густые брови и крупный нос вызывали у Андрея необъяснимую грусть. Он любил, когда судорога желания и страсти искажала Зарино лицо, но утренние мгновения, когда ее черты были смягчены сном, наполняли его тихой, задумчивой нежностью.

Дождь монотонно стучал за окном, Андрей осторожно встал и, пройдя на кухню, включил ноутбук. Пока загружается, сварю кофе, подумал он. Разбужу Зару минут через десять, романтично принесу кофе в постель, вот только почту посмотрю.

Он залил коричневый порошок холодной водой и поставил турку на огонь. Есть две минуты глянуть в компьютер, главное, не зачитаться, а то кофе убежит.

И вот Андрей подходит к компьютеру, открывает Outlook , сразу видит два письма по работе, пять – спама и шестое не пойми от кого с сабджектом Privet и уже собирается отправить его в корзину, но тут рука замирает, а потом указательный палец медленно нажимает на кнопку мыши, и, пока открывается письмо, ему хочется зажмуриться, потому что Андрей уверен: он давно забыл эту фамилию, а имя… мало ли на свете женщин с именем «Anna»?.. Но нет, он не забыл и не ошибся, и вот он смотрит на пять строчек транслитом и даже не сразу понимает все слова, а потом раздается шипение, квартира наполняется запахом горелого кофе, Андрей никак не может встать, и только когда Зара кричит из комнаты: у тебя что, кофе убежало? – захлопывает ноутбук резко, словно заметая следы преступления.

В Чикаго – глубокая ночь, но Anna Lifshitz , Аня Лифшиц, не может уснуть. Спит под боком уставший муж Саша, спит в соседней комнате девятилетняя Леночка, а вот Аня ворочается с боку на бок, и ортопедическая подушка то горяча, то холодна, и в комнате не то холодно, не то нечем дышать. В конце концов Аня встает и уходит на кухню. Что это я так разнервничалась? – спрашивает она себя, хотя, конечно, знает ответ.

В Шереметьеве она держалась до последнего и заплакала, только когда Андрей ее уже не видел. Таким она и запомнила его: в старой кооперативной куртке и драных джинсах, худой, взъерошенный, он тянет руку и машет, машет, и вот уже только его ладонь мелькает над головами провожающих. Аня плакала, когда они шли длинным коридором к посадке на самолет, и аэрофлотовская стюардесса спросила: Что же вы плачете? Вы же навсегда улетаете из этой страны! – и Аня ей ничего не ответила, а продолжала плакать, пока самолет набирал высоту, пролетал над границами, которых не было еще два года назад, над новыми независимыми государствами, над бывшими странами социалистического лагеря… а потом вдруг перестала, словно у нее кончились слезы или что-то оборвалось внутри. В этот момент в своей московской квартире Андрей услышал тихий пинг , звук лопнувшей струны, а Аня неподвижно сидела, глядя перед собой сухими невидящими глазами, а потом повернулась и стала смотреть в иллюминатор, где далеко внизу оставались облака, похожие на ноздреватые сугробы или пену, опадающую в чашке капучино.

Прошло много лет. Собственно, прошла жизнь. Аня окончила университет, вышла на работу, вышла замуж, родила Лену, Саша получил место в Чикаго, они взяли ипотеку, переехали в собственный дом в субурбе, Лена пошла в садик, Аня снова вышла на работу, Саша получил повышение, Лена пошла в школу… и все эти годы Аня не вспоминала про Андрея, изо всех сил не думала о нем, вот просто никогда, буквально ни разу, и не рассказывала даже мужу (а она ничего от Саши не скрывала), не рассказывала даже подружкам (а у нее были близкие подружки, и русские, и американки), не рассказывала даже шринку (а она полгода ходила к шринку, перед тем как уговорить Сашу снова отпустить ее на работу), не рассказывала никому, потому что зачем рассказывать? Это было так давно, что Аня давно забыла, насколько давно это было.