Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Женя бы предпочла, чтобы это был человек, с которым на край света готова отправиться она . Но Гришины объятия так нежны, а губы так упруги и настойчивы, что Женя обхватывает его руками, закрывает глаза и отвечает на поцелуй.

Да, Женя много раз представляла себе этот день: комиссия, длинный коридор мединститута, сдержанное прощание, слезы шибают в нос прокисшим новогодним шампанским. Она не раз разыгрывала эти сцены в воображении и уверена: реальность не принесет никаких сюрпризов.

И вот он теперь, ее сюрприз, ждет у подножия лестницы, нервничает, жадно затягивается – и отбрасывает папиросу, стоит Жене появиться.

Уже давно Гриша узнает Женю в любой толпе: быстрая подпрыгивающая походка, вечно взлохмаченные волосы, острые коленки, локти торчат в стороны, словно Женя добавляет себе объема, хочет казаться больше. Кошка поднимает дыбом шерсть, воробей топорщит перья, а его любимая лохматит волосы и топорщит худые локти. Она сбегает навстречу, и Гриша спрашивает:

– Ну, куда?

– Грекополь, – отвечает Женя, привыкая к тому, что теперь на целых три года это будет ее адрес.

– Ну, хорошо… тепло, море.

Звучит немного растерянно, нет? Женя смотрит ехидно, улыбается:

– Похоже, ты надеялся услышать «Москва» или «Ленинград».

Конечно, она шутит… но если Гриша в самом деле собирается жить с ней – пусть привыкает.

– Нет, – отвечает он, – я надеялся услышать «Чукотка» или «Улан-Удэ». Если не распределят, я туда в жизни не попаду.

Они смеются, и на этот раз Женя первая тянется к его губам, вот так, прямо у входа в институт, где она училась семь лет! Теперь она взрослая свободная женщина, может целоваться где хочет и с кем хочет!

А внутри – никаких слез, никакой жалости к себе. Выходит, поцелуи хороши даже без любви… интересное медицинское наблюдение, надо бы исследовать… но только практически, практически, без теоретической зауми, лучше вот как сейчас… И тут Гриша скользит поцелуем по ее щеке, поднимается к уху и шепчет: «Я люблю тебя»…

Да, все-таки трудно обойтись без этих слов, думает Женя и молча закрывает Гришин рот поцелуем.

Оля выглянула в окно: шестилетний Валерка вместе с соседским Пашей по-прежнему ковырялся в большой куче песка. Он, конечно, хотел убежать вместе с другими ребятами купаться на Волгу, но Оля ему запретила, мол, подрасти еще да научись как следует плавать. К тому же Люська говорила, что после того, как у Ставрополя начали строить плотину, все течения Волги изменились и даже опытные пловцы иногда попадают то в водоворот, то в омут, которых раньше отродясь не было. Оля Люське верила, не зря же та обшивала не только актрис из Драмтеатра, но и всех горкомовских жен – одним словом, была в курсе всего.

Из ванной, до пояса завернутый в полотенце, вышел Володя. Капли воды стекали по груди – голову он почему-то никогда не вытирал. Оля подошла и прижалась к мужу, влажному после душного, жаркого воздуха ванной. Володя поцеловал Олю в макушку, туда, где расходились светлые вьющиеся пряди, осторожно обнял рукой за плечи. Ему казалось, что в такие моменты в глубине Олиного тела раздается тихое урчание или мурлыканье – короче, звук, который издает довольный котенок, когда легонько почешешь ему то местечко на шее, где шерстка гуще всего. Володя прислушался, но, как всегда, ничего не услышал. Они еще постояли, обнявшись, а потом он сказал:

– Ну, давай я оденусь, а то Женя скоро придет.

Женя пришла через полчаса, и двигалась она как-то по-особому легко, быстро, счастливо. Даже волосы, густые и черные, как беззвездная ночь, были растрепаны сильней, чем обычно. Хотя, казалось бы, куда сильней? Оля и так в глубине души была уверена, что вокруг Жени вечно дует какой-то особый, только ей предназначенный ветер, – у всех девушек нормальные прически, а у Жени… стоит ей причесаться, как через десять минут буквально не пойми что, смотреть стыдно.

– Ну как? – спросил Володя. – Распределили?

Женя счастливо улыбнулась, и Оля подумала: «Неужели в Москву?» За все эти годы сама она так ни разу даже не съездила в гости: сначала Валерка был маленький, потом, хотя Володя и работал на двух работах, не было денег… а может, сама Оля боялась этой поездки. Да и где бы она остановилась: у подружек, с которыми только и общего, что новогодние открытки? У мамы? Но до сих пор при одном воспоминании о том самом Новом годе что-то скреблось внутри, словно просыпался какой-то мерзкий зверек, обычно дремавший, – не то мышь, не то крыса.