Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Про косты Андрей угадал, про остальное ошибся: Главный Издатель с видимым сожалением объявил, что вынужден закрыть журнал. Я хотел еще два месяца назад все прихлопнуть, сказал он, вертя в желтоватых длинных пальцах сигнальный экземпляр последнего – в самом деле последнего! – номера, но мне ваша идея про русскую литературу понравилась. По-моему, стильно получилось. Достойный финал.

Андрей кивнул почти радостно. Так с облегчением вздыхает разоблаченный жулик, которому больше не надо прикидываться знаменитым путешественником или королем в изгнании. И пока Издатель рассказывал, какое щедрое выходное пособие он запланировал всей редакции, Андрей прикидывал, сколько времени у него освободилось и как его лучше потратить: прочесть комментированный набоковский перевод «Онегина» или, как было давно задумано, заняться XVIII веком.

Но первым, тоже давно запланированным, делом был визит к Ире. Андрей не видел маму с прошлого лета. Месяц назад позвонил поздравить с днем рождения, мамин голос показался усталым, и Андрей пообещал – скорее себе, чем ей, – что обязательно зайдет на днях. Затянул, конечно, безбожно, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Ирина Игоревна снимала просторную двушку в тихом московском центре. Андрей знал, что за квартиру платит дед и он же оплачивает дочери водителя и медицинскую страховку. Наличных денег Игорь Станиславович старался Ире по возможности не давать, и потому Андрей предложил маме помощь, но Ира, передернув худыми плечами, отказалась.

– Мне хватает, – сказала она и закашлялась.

Мамин кашель давно уже не нравился Андрею. Он хотел отвести ее к врачу, но так увлекся своим преподаванием, что просто взял с матери обещание обязательно сходить в страховую поликлинику, к которой она была приписана. И вот сейчас, слушая из-за двери надсадный кашель, Андрей со стыдом думал, что даже не спросил маму, сдержала ли она слово.

Ира открывает, Андрей шагает в темную прихожую. Мамин худой силуэт выделяется на фоне ярко освещенного проема большой комнаты. По-моему, мама еще больше похудела, думает Андрей, идя следом, и только в гостиной видит: не только похудела, вся осунулась, кожа неприятно пожелтела.

– Что-то ты плохо выглядишь… – говорит он, а Ира садится в кресло, нервно закуривает и передергивает плечами, но этот жест, такой знакомый, сегодня получается как-то жалобно и жалко. Андрей качает головой: – Ты к врачу-то ходила?

Ира кашляет и прижимает ко рту платок. Скомкав, прячет в карман, но Андрею кажется, он различает на ткани неприятные бурые пятна.

– Что это с тобой, мам?

Ира опять дергает плечами и потом все-таки отвечает:

– Да ничего особенного. Ерунда какая-то… – И после паузы добавляет: – Но вообще-то рак легких.

Андрей вскакивает, кричит:

– Мама, что же ты не говорила! Это же надо быстро что-то делать! Ты хоть знаешь, какая у тебя стадия? У тебя есть хороший врач? Если нет, я найду, я всех в Москве знаю! Или даже не в Москве… можно отправить тебя в Германию, в Израиль…

Он стоит посреди гостиной, машет руками, а мама раз за разом дергает плечом, кусает сухие губы и говорит только:

– Четвертая.

– Что «четвертая»? – переспрашивает Андрей и холодеет. – Четвертая стадия?

Ира кивает, и Андрей опускается перед ней на пол, берет за руки – такие желтые и сухие, это что же, метастазы в печени, что ли? – и шепчет:

– Мам, ну почему ты мне раньше не сказала?

И тут Ира вцепляется ему в ладонь и тихо отвечает:

– А зачем? Ты-то мне чем поможешь?

– Ну, я же говорю… врачи, лечение… обезболивающее, в конце концов… у тебя что-нибудь болит?

Боже мой, вспоминает Андрей, я же читал, что сейчас какие-то сложности с лекарствами, наверняка их не выписывают нормально, надо будет как-то доставать… никогда не думал, что это меня коснется.

– Ничего у меня не болит, – отвечает Ира, и нервная улыбка раздвигает углы ее рта. – Чего-чего, а хороший стаф я всегда в Москве найти умела.

– В каком смысле? – спрашивает Андрей, Ира хихикает в ответ, и он внезапно замечает, что зрачки у нее совсем крошечные. Он начинает: – Мам, но ведь это же не… – и осекается: в самом деле, какая разница – обезболивающее или какие-нибудь наркотики, если уж четвертая – боже мой, четвертая! – стадия.

Но все равно зуд брезгливости пробирается вдоль по позвоночнику: надо же, все девяностые как мог избегал наркоманов, а тут собственная мать…

– Мы что-нибудь придумаем, – говорит он твердо, но сам себе не верит: что тут можно придумать?