Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Так прошла вся ночь, наступил холодный весенний рассвет, а Андрей все еще яростно выстукивал комментарии. Выяснилось, что он не просто знал почти все ответы, – он понимал внутреннюю логику вопросов. Временами логика эта казалась Андрею странной и дикой, временами чем-то напоминала пресловутый журналистский «формат», но она была прозрачной, как воздух за окном.

В шесть утра, с трудом оторвавшись от компьютера, Андрей вышел на балкон. Щелкала и клекотала неизвестная птица. Пустой двор был залит призрачным утренним светом. Андрей, перевозбужденный и не спавший всю ночь, увидел повешенную на толстой ветви тополя женскую фигуру. Она была закутана в белый саван, покрытый черным бисером слов, и струйки крови – или красных учительских чернил? – стекали по ее голым мертвым ногам.

Это был труп русской классики, до смерти замученной на школьных уроках.

Андрей тряхнул головой – видение, как и положено видению, исчезло.

Дрожащей рукой Андрей прикурил сигарету. «Знаю ли я теперь, как говорить с Леной о Пушкине?» – спросил он себя и ответил: кажется, не совсем.

Зато этой ночью Андрей узнал другое: то, что делали с русской литературой в школе, – чудовищное преступление, и это знание заставило его все-таки обратиться к Эйхенбауму, Тынянову и другим. Но прежде чем Андрей успел прочитать все, что сам себе наметил, на него посыпались просьбы от участников «Литературы в школе»: они просили помочь подготовиться к ГИА девятиклассникам, опрометчиво выбравшим литературу. Поколебавшись, Андрей ответил, что не готовит к экзаменам, но в сентябре готов попробовать научить детей понимать и любить русскую классику.

В конце концов, если у меня получается с Леной по скайпу, подумал он, почему не получится с живыми учениками? Если, конечно, найдутся дети, которым нужно не сдать экзамен, а понять и полюбить литературу.

Такие дети нашлись. Сначала их было трое, потом пятеро. Когда Андрей первый раз усадил их за тот самый стол, за которым дед когда-то пытался учить химии его и Аню Лифшиц, ему показалось, что в темном вечернем стекле промелькнула дедова улыбка – воздушная и невесомая, как у Чеширского Кота. Старик заметил и благословил, усмехнулся про себя Андрей укороченной цитатой. Глубоко вдохнул и начал рассказывать, как устроена «Шинель» Гоголя.

Сезон 2009–2010 года был, наверное, самым счастливым временем в жизни Андрея за много лет. Налаженная работа в журнале почти не отнимала ни сил, ни времени, зато, продолжая учить Леночку и других, Андрей заново открывал для себя русскую литературу XIX века. Раньше филологические работы его не интересовали, но теперь, когда он знал, что каждую можно так или иначе приспособить к преподаванию, он глотал их одну за другой, как в детстве – приключенческие романы. Покончил с русскими формалистами и надолго погрузился в московско-тартуские семиотические исследования, изредка выныривая, чтобы глотнуть спасительного воздуха традиционного литературоведения.

Так прошел весь год – в радостном возбуждении, в давно позабытом счастье открывать новое и делиться своими открытиями с другими. На волне неофитского филологического восторга Андрей сумел убедить коллег посвятить июньский номер журнала классической русской литературе. Несколько эссе написали бесстрашные современные авторы, не побоявшиеся поставить свои имена рядом с именами знаменитых предшественников; светские девушки сфотографировались в образах Натальи Николаевны, Марины Ивановны и молодой Анны Андреевны, а Сергей Шнуров объяснил, что строчка про покой и волю – это намек на Шопенгауэра… и заодно отрекламировал бар «Синий Пушкин». Колонка главного редактора в этот раз завершалась словами: «Если отобрать у нас нефть, только литература и останется. Так что этот номер – наш вклад в то, чтобы Россия слезла с нефтяной иглы».

Сигнальный экземпляр доставили в последнюю пятницу мая. На обложке русские классики были изображены в виде модных хипстеров – Пушкин перекинул через плечо скейтборд, бороды Толстого и Достоевского выглядели словно только что из барбер-шопа, усы Гоголя и Лермонтова стали гуще. Пойти, что ли, в бар, отметить удачный номер, думал Андрей, разрывая целлофановую обертку. Он грустил: ставший для него за этот год таким привычным распорядок жизни – от субботы до субботы – был нарушен: на прошлой неделе ученики попрощались до сентября.

Зазвонил офисный телефон – секретарь попросил подняться в кабинет Главного Издателя, миниолигарха, финансировавшего журнал. «Хочет посмотреть номер?» – думал Андрей в лифте. Или скажет, что летом мы не будем выходить, потому что мало рекламы и надо резать косты?