Наталия Медведева: Ирки-Маринки

И Гоги довольно твердо сказал из спальни: „Эдик, действительно, дай девочке отдохнуть… Классный какой гашиш, а Мариночка?" „Мариночка" уже просила шампанское, ну и Жаба в белых трусах — ма-а-аленький треугольничек их был виден под его животом — пошел за бокалом. А Маринка подумала, глядя на эти трусы сзади — плавки-трусы американские трикотажные со специальной прорезью для члена, когда писаешь, но никто этой прорезью не пользовался, — что Жабе меньше всего достанется!

Андрей лежал за диваном, на полу, и Маринка прыгала на нем, будто оседлав. Но, конечно, это он вел ее в этом скаку и, глядя на нее снизу, подумал: „Хорошая какая девочка и блядь в то же время…" Он потянул ее за волосы к себе и прошептал ей в ухо: „Я буду из Москвы приезжать, и мы будем вместе, вдвоем, я хочу с тобой вдвоем…" Когда он кончил, и Маринка сидела на нем распрямившись, рожа у нее была наглая и самодовольная. „Как же, приедешь ты", — подумала она, но еще и „а хорошо бы иметь такого любовника взрослого, приезжающего из Москвы, в гостинице…".

— Замнем для ясности, — сказала Маринка с усмешкой.

— Зачем ты это делаешь? — спросил, в свою очередь, Андрей у все так же сидящей на нем Маринки, подобравшей свои длинные волосы вверх обеими руками.

— Что делаю? — Маринке, впрочем, было ясно, что он имел в виду. Зачем она трахается с тремя мужиками. Но с ним ведь тоже, вот сидит еще на нем, он только что кончил, еще как ему хорошо было, провыл там что-то „у-у-у, да!". „Профессор хренов", — подумала она.

— А ты не хочешь, Андрюша? — И, засмеявшись, Маринка встала с него, и капли его спермы вытекли из нее ему же на живот. Он брезгливо протянул руку за полотенцем и вытерся. „Это твоя, твоя сперма!" — хотела сказать, но нет, не сказала Маринка.

Да уж, ее влаги там было немного. Не старались эти молодые мужчины над Мариночкой. А зря! То, что она с вами не кончала, оборачивалось, в конце концов, против вас же! Насильники и прихватчики! Сколько теряли вы от того, что эта девочка, Лолитка-переросток, с вами не кончала! Сколько удовольствия вы бы получили, увидев ее рожицу, расплывшуюся в лисьей улыбке от экстаза. И даже удовольствия интеллектуального. Ведь произойди это с тобой, Гоги, ты бы сразу, молниеносно почувствовал себя кем-то больше, сильнее, ведь с тобой же, ты это сделал — значит, хозяин положения! Всем повелевающий! Но вы и без этого считали себя хозяевами и относились к Иркам-Маринкам, как… к дыркам! Да еще бесчувственным! „Да она ни хрена не чувствует… Она, это, ну… фригидная, что ли… Ты вообще когда-нибудь кончаешь? Нет, небось, ха!" — гоготали вы над „дырками". А что вы делали, чтобы они кончали? „Чего это еще я должен делать? Совсем, что ли, озверела?!" — возмущались вы, когда одна смелая „дырка" что-то там верещала об оргазме, осмеливалась верещать…

Жабе удалось-таки пристроиться сзади Маринки. Он что-то сказал — то ли по-грузински, то ли по-азербайджански, Маринка не разбиралась — вышедшему из спальни Гоги, и тот присел со своим членом у „рабочего рта" Маринки. Держал его обеими руками, потому что был он совсем как тряпочка. Но Маринка, хоть и не была она многолетне-опытной минетчицей, знала, что делать, и быстро-быстро эта тряпочка превратилась в плотно заполняющий ей рот цилиндрик. Она не забывала подрыгивать задом, в который упирался жирным брюхом Жаба, она старательно сжимала мышцы внутри „дырки" так, чтобы Жаба скоро-скоро захрюкал и, вздрогнув брюхом, кончил. Маринка не дала ему насладиться этими минутками после оргазма, она соскользнула с него и ушла в ванную комнату. С Гоги. Жаба что-то недовольно бурчал.

Наблюдающий из кресла Андрей почему-то чувствовал какую-то обиду. Он смотрел порнуху, не раз. Но там это делали какие-то неизвестные ему шведы или американцы, и он всегда ржал. Всегда в порнухе, в конце концов, было смешно. А тут ему что-то не очень хотелось смеяться. Там можно было поржать над смешно висящими сиськами — „ой, как у козы!" — какой-нибудь бляди, отсасывающей или „неожиданно" обнаружившей у себя в жопе член: „Какой сюрприз! Не ожидала, а?" Или „неожиданный" член во рту, ха! Ну и смешно было, телка была смешна. А тут сам ее вроде трахал, чего же смеяться, над собой, что ли?

Они не зажгли свет, и Гоги сидел на закрытом унитазе, а Маринка стояла перед ним на коленках и трудилась своим „рабочим ртом". Гоги дирижировал, и она послушно все делала: „Немножко только зубами, во… чуть-чуть… тихо-тихо… поглубже бери, а?" — приближая его оргазм. А может, нет, не оргазм? Когда он кончил, она не проглотила его сперму. Она тут же включила свет и сплюнула в раковину. Потом набрала стакан воды и серьезно и основательно стала полоскать рот, закидывая голову назад, и волосы касались самого копчика. Если бы Маринка смотрела фильм Кена Рассела „Чайна Блю", то удивилась бы, увидев, что поступает, как профессиональная проститутка. Те тоже демонстративно полоскали свои рты и письки перед клиентами. Но там клиенты знали, что они клиенты, все роли были распределены. А здесь… Ведь это они, взрослые, везли трахать Маринку. Они прихватывали Ирок-Маринок, „бесчувственных дырок"! Но получалось как-то не совсем так. Можно сказать, совсем даже наоборот получалось — это Маринка вас, взрослых, трахнула — трахала она вас! — и еще нагло рот полоскала, а?