Ирина Муравьева - Сады небесных корней

— Ты здесь ночевать собираешься, в городе? — спросил он.

— Да, здесь, — отвечала она. — Тут недалеко постоялый есть двор. У спуска к реке. Там и переночую. А завтра обратно.

Сказала и ахнула. Так прозвучало, как будто она собирается жить в его родовом и отеческом доме.

— Деревню-то я продаю, Катерина, — сказал он. — Доходов немного. Один виноградник, и тот…

Она заглянула в лицо ему тем же спокойным, внимательным взглядом, который он, может быть, помнил, а может, забыл.

— Да я только вещи свои соберу, — сказала она.

— А потом?

— Господь все управит.

— Приду к тебе вечером, поговорим, — сказал он. — Сейчас тороплюсь, есть дела.

И быстро ушел, дернув правым плечом.

На постоялом дворе хозяйка, жилистая, с наростом на веке, спросила ее:

— Ну, как там? Ты видела? Всех их пожгли?

— А как же? — сказала она. — Если ведьмы?

— А мне говорили, — шепнула хозяйка, — что взяли не тех. Настоящие ведьмы — они же летают, как галки. Ну вот. Они улетели. А взяли монахиню, она помогала тут многим, лечила, да трех этих мусек, которые в храме затеяли петь непристойную дурость. И нашу Вероньку. А та ведь блаженная. Ее кто ни звал, с тем и шла. Всех любила!

Катерина молчала. Хозяйка взглянула на нее подозрительно.

— Ну, я тебе этого не говорила. Забудь, отдыхай. Вон твой парень проснулся. Могу молочка нацедить, кашки грешневой…

Она покормила ребенка, сама доела остатки. Легла на перину, дитя привалилось к ней, нежное, теплое.

— Сегодня отец твой придет, Леонардо, — вздохнула она.

Он светло улыбнулся.

— Был воин один. Его звали Евстафием. Охотник. Загнал он оленя. И вдруг увидел меж длинных оленьих рогов… — Она замолчала. — Ну, дальше не надо. Ты мал еще, миленький.

— Нет, расскажи. — И он усмехнулся знакомой усмешкой.

— Увидел Спасителя. Светлого, словно небесное солнце. И Он говорит: «Охотник, зачем же ты гонишь меня?»

Ребенок вздохнул глубоко, словно понял. И оба заснули, прижавшись друг к другу.

Во сне она снова вернулась на площадь. Дым был таким плотным, что лица собравшихся едва сквозь его пелену проступали. Так точно, как это бывает на небе, когда в облаках проплывают то старцы, то женщины в локонах и покрывалах, то малые дети. Но в небе они все белы, беззаботны. Плывут и плывут: то ухо свернется на старце, то птицей окажутся, слившись, два юных создания. А здесь, в ее сне, было так, как, наверное, бывает в аду: дым, пламя кровавое сквозь этот дым и лица, расплывшиеся от дыма.

— Смерть — это не страшно! — кричала Инесса прокуренным голосом. — Э то не страшно!

Она и проснулась от этого крика.

В дверях стоял Пьеро. Соболий берет ему очень шел.

— На улице дождь. Я промок. Ответь: почему он все спит? И утром он спал. И сейчас.

— Он устал.

Тогда Пьеро сел на кровать и разгладил усы над капризной губой. Она его знала безусым. С усами он был не знаком ей. Чужой человек. И вдруг ее как осенило.

В манускрипте о том, что произошло между ними, написано беспощадно и просто. К сожалению, последние два абзаца оказались не читабельны.

«Катерина была не просто умна. Она была хитра и сообразительна, как большинство жителей Востока. По мнению древних философов, на жителей Востока благотворно влияет могучее и постоянное присутствие солнца, обогащающее их кровь необходимыми химическими элементами, названия которых не сохранились. Ведь ни для кого не секрет, что психическими расстройствами страдают в большинстве своем те, кто имел несчастье появиться на свет зимой, когда тощая и промороженная земля не чувствует солнца. Пьеро, уроженец северной Италии, родился в самой середине января, более того, в предутренний час, когда липкий снег шел на город стеной. Смешно даже сравнивать умственные способности отца и матери великого Леонардо. Однако Пьеро да Винчи был весьма чувственным человеком, что подтверждается фактом о наличии у него, кроме Леонардо, еще десяти детей от трех его законных браков. Грустно, что никто из этих десяти не только не оставил следа в истории человечества, но и не получил высшего образования, а три младших мальчика и старшая девочка не в состоянии были даже овладеть грамотой. Говорит ли это в пользу Катерины? Без сомнения. Встретившись вечером на постоялом дворе с отцом своего ребенка, измученная и истерзанная Катерина, несмотря ни на что, решила снова попробовать свои силы и, соблазнив недалекого Пьеро, отвоевать себе время на то, чтобы найти такое пристанище для себя и Леонардо, о котором отец его не узнает ни в коем случае. Приступая к соблазнению своего бывшего любовника, умная и хитрая женщина понимала, что она уже не сможет добиться от молодого да Винчи полного подчинения своим чарам: сердце ее угадало совершившееся в нем нравственное перерождение. К слову сказать, интуиция не обманула Катерину: Пьеро, дорвавшись до денег, которые получал он от Козимо Медичи за оформление грязных сделок последнего, стал мелок душой и к искусствам оглох. До историков дошли слухи, что ни он, ни Альбиера, тогдашняя супруга его, не только не посещали мастерские художников, но даже и вовсе не интересовались литературою. Итак, Катерина решилась…»