Ирина Муравьева - Сады небесных корней

Козимо с самого начала предупредил каждую, что главное — открыть как можно больше имен врагов Церкви и тех военных начальников, которые намереваются свергнуть власть клана Медичи, во главе которого стоит их с Ниной Петровной семья. Каждой из женщин предлагалось назвать не менее ста шестидесяти четырех человек, списки которых были заготовлены заранее и лежали рядом на соломе, слегка прикрытые, впрочем, от посторонних глаз. Вероня и муськи-пуськи, надеясь на спасение своих жизней, выкрикивали имя за именем и сочиняли при этом подлые и стыдные истории, якобы случившиеся с теми, которых они сейчас разоблачали.

— Веронька, скажи, как вы Церковь святую в канун Рождества обсирали? Да только чтоб правду! — выпытывал яростно смрадный калека, прижавшись лицом к прутьям клетки.

— А мы, гражданин, так ее обсирали, что, если бы ангел небесный услышал, он умер бы от огорчения. Вот как! — хрипела Веронька. — Сперва обсирали святых, хохотали, потом принимались за монастыри, потом — ты приблизься, а то не услышишь… — И что-то такое шептала Веронька на ухо калеке, что он, густо сплюнув, спешил прямо в церковь, где все и докладывал как на духу.

Муськи-пуськи оказались мастерицами плести непристойные истории о том, как совокупляются ведьмы во время своих диких праздников и как бесенята приносят в корзинках детей человеческих, а ведьмы плюют в глазки их, помечая нечистою кровью пупочки и локти, чтобы приписать их к бесовскому воинству.

— Так, значит, они, пока спим мы, уставши, детей наших портют? А я-то гадала, с чего мой Джузеппе отбился от рук? — Дородные женщины, сжавши руками горячие груди, теряли дар речи. — А ты, значит, муська Елена, гуляла со старым козлом Гвенчитано, и он открывал тебе ихние заговоры?

Козимо Андреич и Нина Петровна достигли вершины блаженства и славы».

К сожалению, в манускрипте не сохранилось ни слова о том, как в воскресенье, седьмого мая, не подозревая, что это последний день перед их сожжением, ведьмы (за исключением Инессы), кривлявшиеся на площади, вдруг заметили в толпе высокую белокурую женщину, державшую на руках редкой красоты ребенка. Люди, сами не понимая почему, расступались перед нею, перешептываясь, что от ребенка исходит тепло, как от печки, и Катерина подошла прямо к клетке, в которой, белесая, словно крошащаяся от соли, разбитая раковина, лежала Инесса. При виде Катерины она с трудом привстала на грязной, дурно пахнущей соломе.

— Пришла? — удивилась она. — Я думала, что не увидимся. Зачем ты пришла?

— Попрощаться с тобой. Его показать.

— Да я его вижу и так. Он мне снится.

— Он снится тебе?

Инесса не ответила.

— Боишься? — спросила ее Катерина.

— Ведь я говорила, — шепнула Инесса. — Одни безголовые смерти боятся. Чего там бояться? Смерть — это же чудо. Скорее бы уж! А эти патлатые дуры решили, что нас отпускают. Вон, слюни развесили!

— Инесса, куда мне идти?

Катерина вдруг всхлипнула.

— Чего ты ревешь? Он же смотрит.

Леонардо пристально и одновременно нежно смотрел на мать, не выпуская ее руки.

— Все знает, — вздохнула Инесса. — Жалеет тебя.

Они помолчали. Катерина чувствовала, что Инесса стала еще сильнее и тверже, несмотря на то, что горбатое истощенное тело ее еле-еле удерживало себя в сидячем положении и при малейшем напряжении голоса валилось то вправо, то влево, как валится травинка от ветра.

— В шести бедах он спасет тебя, — прошептала Инесса, — а если помрешь от седьмой беды, то он похоронит тебя. Чужие тебя не коснутся.

— Да как похоронит? — белыми губами спросила Катерина. — Он мал, он дитя…

— А ты ведь не завтра помрешь, Катерина. Тебе еще век вековать. Войдешь во гроб в зрелости, в свой день и час, как только во время свое и срезают колосья серпом. А вот завтра — мой день. — Она засмеялась тихонько. — Мой праздник прилюдный. Увидишь, как будут здесь все веселиться. Ведь людям немногого нужно. У них все — на коже, на самом верху. Царапнешь — а утром царапин не видно, огнем обожжешь — и ожог заживет. Подобен ослу человек от рождения, а к смерти он немощен и безобразен, пустил паутину свою по земле, а думает, что это прутья железные…

Инесса говорила загадками, но чуткая Катерина понимала, что многое кроется за ее отрывистыми словами, и старалась ничего не пропустить. Ей отчаянно хотелось спросить у горбуньи, какова будет участь ее сына Леонардо, но она чувствовала, что на этот вопрос Инесса не станет отвечать.