Ирина Муравьева - Сады небесных корней

С этого места мне придется продолжить самой. Горько было на душе у нее и вовсе не до того, чтобы опять привлечь к себе разлюбившего ее мужчину. Но ни стыд, ни горечь не шли ни в какое сравнение со страхом, который он внушал ей. Теперь она была полностью в его власти. Он мог отнять у нее сына. Она тряхнула головой, и струящийся дождь светлых волос обрушился на круглые плечи. Одновременно с этим сильным и ловким движением она изогнулась, как кошка, высвобождая из корсета свою большую грудь. Глаза у Пьеро да Винчи стали стеклянными. Кружева на ее нижнем платье были не первой свежести: путь, проделанный из деревни до города, сказался на их белизне, однако та же самая восточная интуиция подсказала ей, что терпкий запах ее тела, не заглушенный ни ароматом духов, ни приторным дыханием масел, — лучшее средство для того, чтобы возбудить нотариуса. Пьеро напрягся, стараясь не смотреть на нее. Она глубоко и свободно вздохнула.

— Я дом продаю, — сказал он сорвавшимся голосом.

— И что? — продышала она. — Что дом-то? Какой еще дом? На улице дождик…

И вдруг, вся прижавшись к нему, запела веселую русскую песню:

Он не вырывался, притих, будто птенчик. Она оглянулась на спящего сына. Веки его были плотно сомкнуты, длинные ресницы слегка трепетали от свечки. Тогда она задула ее, чтобы, случайно проснувшись, дитя не углядело родительского соития и не огорчилось его безобразностью на всю свою жизнь.

— Замерз? — прошептала она своим низким шепотом.

От этого шепота зверь в нем проснулся. Никто, ни один в мире человек, не знал, до чего не хватало преуспевающему нотариусу, домашнему человеку в доме Козимо Медичи, владельцу двух новых больших деревень, ах, как не хватало ему вот такого, знакомого, низкого, страстного шепота! Жена-то пищала в постели, вертелась, стараясь ему угодить, ну, а девки, к которым он часто ходил, — те молчали: стеснялись, наверное.

— Замерз? — повторила она.

— Катерина! — И он, торопясь, расстегнул на штанах крючки и застежки.

(Спи, спи, Леонардо, спи, мальчик. Спи, гений, которому небо откроет свою светоносную чистую тайну. Тебя ждет Мадонна во гроте. Мадонна с цветком. И Мадонна с Младенцем. И не открывай своих глаз, не смотри, как совокупляются двое, хотя мать успела до самых бровей накрыть тебя, мальчик, своей плотной шалью.)

Катерина никогда не испытывала боли от физической близости с мужчиной. Доктор, четыре года назад осмотревший ее и увидевший, дрожа всем телом, что матка ее совершенна, как плод, сказал, что она рождена для соитий. Такое случается, но крайне редко. Обычная женщина скучно устроена, поэтому охладевают мужчины, которым годами — да, именно так! — приходится, как дуракам, упираться все в тот же забор и все в те же ворота. Но тут, когда Пьеро ворвался в нее, она закусила от боли губу и даже слегка застонала невольно.

Но он не услышал. Он так себя чувствовал, как будто огромная гроздь винограда лежала под ним, истомленная солнцем. И каждое новое прикосновение, и каждый удар в сердцевину ее его обволакивал соком.

— Постой! — прошептала она. — Не могу.

Он снова вонзился, еще глубже прежнего.

— Постой! — И она оттолкнула его. — Ведь я говорю, что мне больно, не надо!

И вдруг все закончилось. Бурно дыша, он, мокрый, лежал на боку, и досада душила его.

— Что с тобой? Ты больна? — спросил он сердито.

— Была не больна, пока ты не пришел.

— Пора мне, — сказал он и стал одеваться. — Ты можешь остаться и жить в моем доме.

— Приедешь? — спросила она и запнулась.

— Когда нужда будет продать, я приеду. Письмо напишу, сообщу свои планы. Прощай, Катерина.

Взглянул на ребенка. Ушел, хлопнув дверью. Она взяла таз, вышла в темную ночь. Воды набрала из кадушки. И долго смывала густую белесую влагу, которая словно слепила ей ноги.

Недавно я по чистой случайности узнала, что, кроме рукописного источника, которому я доверяю полностью и потому на изложенных в нем фактах построила все сочиненье свое, сохранилось что-то вроде записной книжки, принадлежащей флорентийскому горожанину Альбертино Висконти. Разгадать, почему именно он стал свидетелем тех четырех месяцев, которые Катерина провела в поместье Винчи, вернувшись туда с сыном после казни Инессы, мне не удалось. Возможно, он был управляющим делами и неотлучно находился тогда рядом с нею, но утверждать этого нельзя, а шестое чувство подсказывает мне, что он-то и был тем человеком, который после отъезда пятилетнего Леонардо в город с отцом предложил Катерине руку и сердце. Как бы то ни было, в этой записной книжке его сохранились любопытные записи, а поскольку «Сады небесных корней» то ли просто игнорируют этот временной отрезок, то ли страницы, обрисовывавшие его, сгорели при пожаре, мне кажется, что для серьезного исследователя, к числу которых я отношу себя, грех было бы пренебречь старательными воспоминаниями Альбертино Висконти.