Нада Габорович - Голосую за любовь

Я ничего ему не ответил, меня это не слишком интересовало, хотя доверял я ему полностью; он вдруг посмотрел на небо и предложил снять рюкзаки: может, потом такой возможности не будет, а лучше свою ношу в животе носить, чем на спине. Он достал из рюкзака припасы, нарезал хлеба, налил в кружку молока из бутылки и разложил толстые куски сала на листьях лопуха величиной с зонтик.

Ели молча. Возле нас бурлил стремительный горный поток, он в этом месте сужался, давая место тропинке, уводившей нас в крутые, почти отвесные скалы, над которыми нависало серое осеннее небо.

Ни разу еще не был здесь, хотя неплохо знаю эти места, подумал я и почему-то вспомнилась вчерашняя встреча с Антонкой и наш разговор.

— Я с отцом и братом все склоны облазил, даже дикого козла поймал однажды, — улыбнулся Эдо, но как-то скованно.

— А где они сейчас? — полюбопытствовал я из вежливости.

— Отец умер год назад. А брат — брат тоже в смертники записался, — ответил он, резко вставая, пытаясь скрыть, как тяжело ему было говорить об этом и как мучительно долго ждал он этого вопроса.

Впервые я понял, что мое равнодушие к окружающим зашло слишком далеко. Передо мной вдруг возникло лицо Антонки, и я совершенно естественно задал вопрос:

— Антонка — твоя сестра?

— Да, — кивнул Эдо, — когда вы приходили к нам, я всегда хотел спросить, можно ли и мне с вами, но как-то не решался, да и брат вот номер выкинул — это он от обиды. Я с ним долго спорил. Про себя решил, что к вам уйду, да и Антонка так хотела. Родители тоже не смирились бы с тем, что Павел сделал. Немцы уже давно его обхаживали. Обещали, что он будет ездить на машине и никогда ему больше не придется ломаться на этих склонах. С ума его свели, как и многих здесь, кто досыта не ел белого хлеба. Здорово они его разожгли. Отец ни о чем таком и слышать не хотел. Павел был сильно привязан к матери, и она к нему. А поступил против ее воли — такие вот чудеса. Хотя у него и был на вас зуб, но он не должен был этого делать, не должен.

Я подумал о том, что сестры остались совсем одни в своем опустевшем доме на северном краю лощины. Эдо будто прочел мои мысли:

— У нас в доме всегда согласие было. А теперь столько зла накопилось, что не знаешь — кто прав, кто виноват. Мы с Антонкой обсуждали, она всегда правильный совет дает. Поэтому я Павла оправдать не могу и, если встретится он на моем пути, убью как своего врага!

Я чувствовал себя неловко, Эдо поспешно вскочил и начал по пути объяснять, что он думает. Он был уверен в том, что Павел приведет к ним немцев. Партизаны здесь, мол, прохлаждаются, ну и устроят им засаду. Деревню сожгут, людей перебьют, партизан схватят, только нас не тронут.

— Я не видел человека более озлобленного, на все готового, — помолчав, добавил Эдо, — это потому, что в нем что-то надломилось с тех пор, как насмотрелся он на материнские муки. Тот, кто живет на этих обветренных склонах, не всегда подбирает нужные слова, глубоко они в нас сидят, и мы с трудом с ними расстаемся, но никогда не примиримся с несправедливостью. А то, что случилось, иначе не назовешь. Но Павел все равно пошел не той дорогой. Ему надо было быть с партизанами, доказать, что вы доверились ложным слухам, посрамить тех, кто показывал на нас пальцем, тогда бы все встало на свои места. Лично я решил так поступить, а он собрался мстить на той стороне.

Я не перебивал его, и он продолжал:

— Так и Антонка рассуждала, и я был с ней заодно. Поэтому не раздумывая согласился, как только выпал случай.

«— В один прекрасный день Эдо ушел к партизанам. Он отправился вместе с приятелем Антонки, о котором я вам все время рассказываю. Я чувствовала, что ему стыдно за Павла, Антонка тоже знала об этом, поэтому и не препятствовала ему. Они быстро и без приключений перешли перевал и, получив задание, вернулись другой дорогой на новую стоянку. Об этом мы потом узнали. Когда немцы в первый раз пришли в деревню, они перевернули все вверх дном, а партизанский сарай, который и искать не надо было, сожгли. Павел был с ними, поэтому наш дом остался цел, а два других дома немцы облили бензином и подожгли, но огонь удалось погасить, мы с Антонкой помогали и вернулись домой с ожогами, нам было невыносимо стыдно и больно оттого, что мы узнали Павла, хотя он и кутался в плащ-палатку, слишком большую для него, а потом забился в кабину грузовика. Похоже, он не совсем потерял совесть, что-то в нем осталось; видно было, что жажда мести и сама месть не привлекают его больше так сильно, как раньше. Все это мы обсуждали с Антонкой, лежа в кровати, одни в доме, полные грусти, тревоги и отчаяния. Я была жутко напугана, мне казалось, этой полосе несчастий не будет конца. Позднее мы узнали, что Эдо со своим товарищем благополучно добрался до места и его в отряде полюбили. Спустя некоторое время нас известили, что Эдо при взятии немецкой заставы был серьезно ранен. Почти в это же время Антонка получила извещение, что Павел пал смертью храбрых в боях с бандитами и что она может забрать тело и похоронить его.