Array Журнал «Зеленый луч» - Зеленый луч, 2017 № 01

И все-то забыла Катя… Третий поворот направо, потом четвертый налево? Или наоборот? Поплутав немного, она нашла совсем еще новый деревянный крест над невысоким холмиком, огороженным железной оградой, и села на голубую деревянную скамейку, уронив руки на голубой столик. Все могилы вокруг стояли плотно друг к другу, некоторые, потеснившись, пропускали вдаль дорожки. Разделенные такими дорожками, могилы как-то кучковались между собой, словно небольшие компании стояли и ждали чего-то. Эта могила стояла сама по себе. В сущности, она была также одинока, как и Катя.

— Привет, — сказала она фотографии улыбающейся белокурой женщины на кресте и замолчала. Помолчала, посидела неподвижно, потом, спохватившись, достала из сумочки две карамельки, положила на столик и снова заговорила: — Это самое страшное для меня. Самое-самое. Любое несчастье я смогла бы пережить, только не это, понимаешь? Я и не переживу этого, наверное. Мне кажется — я сойду с ума, или повешусь, или сопьюсь, — она ухмыльнулась, — в общем, что-нибудь придумаю. Эх, мама, мама… Видно, твой грех я искупаю… Прости.

Она поднялась и пошла по узкой петляющей дорожке обратно, но вернулась, встала у ограды и продолжала: — Знаешь, я вдруг осталась совсем одна. У меня никого нет. Никого, к кому бы я сейчас пошла, кому бы рассказала все, кто бы меня обнял, — она заплакала. — Мне просто нужно, чтобы меня кто-нибудь обнял. Кто-нибудь… Мама, мама… Как бы ты меня сейчас пожалела…

Она плакала. Плакала и уходила с кладбища. Плакала, стоя на остановке, и успокоилась только, когда подошел ее автобус. Она ехала домой, хотя домой ей сейчас вовсе не хотелось ехать, когда ей вспомнился спасительный адрес «Малая Садовая, 12». С самого раннего детства отец внушал ей: «Если что с тобой случится, помни — у тебя есть сестра. Запомни: Малая Садовая, 12, повтори». И она повторяла, и знала этот адрес лучше своего собственного. Это потом, значительно позже, она поняла, что не надо ей туда ходить, и узнала — почему… Но сегодня… Сегодня она туда пойдет.

Она вышла из автобуса, уже окончательно успокоившись, даже немного повеселев, и быстро пошла по Малой Садовой, отыскивая двенадцатый дом, и мечтая, как Нина обнимет ее, поплачет с ней вместе, как они подружатся, как она пригласит ее к себе в гости, и они придут, все — и Нина, и ее муж, и Марик…

Она постучала в окно. По ту стону стекла, одернув легкую занавеску, показался Марик. Он залез на подоконник и прокричал в форточку:

— Заходите, там открыто!

Катя вошла в дом. И из узкого сумрачного коридора попала сразу на кухню.

Нина встретила ее неприветливо, хмуро и холодно.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — соврала Катя, — просто ехала мимо, вспомнила твой адрес, решила зайти.

Нина молчала. Молчала и Катя, стоя в дверях и чувствуя себя глупо, неловко, но уходить — не желая.

— Ну, садись, — нехотя пригласила Нина.

Нина резала помидоры, лук, укроп, петрушку, что-то еще, звенела посудой, громыхала кастрюлями, казалось, она хочет заглушить Катин голос, хотя, возможно, это Кате показалось.

А Катя говорила… О чем угодно — о старых потрепанных книгах, о пластинках, привезенных издалека, о необычных занавесях, которые можно легко сплести самой при помощи древнего как мир искусства макраме, о наипростейших рецептах наивкуснейших блюд, о погоде, наконец… Потом Катя увидела старинную икону. Икона висела в комнате, и из кухни был виден лишь краешек ее, но Катя ее сразу узнала. Эту икону она видела только раз в жизни, в доме своей бабушки, их общей с Ниной бабушки, той бабушки, что так никогда и не признала Катю своей. Катя спросила:

— Папа не пишет тебе?

Нина ответила зло:

— Что ты! Он и будучи здесь обо мне никогда не вспоминал. Если он кому и напишет, то тебе, не сомневайся.

— Он часто о тебе вспоминал, — возразила Катя, — он рассказывал мне, как вы ходили в горы, как катались на лошадях, как приходили на каждый твой день рождения в Ореанду, чтобы загадать там желание, как вы однажды вырезали из фольги звездочки и наклеили их на потолок, чтобы твоя мама подумала… — Катя, зачем ты пришла?

Катя заплакала. Она плакала безутешно, долго, и все никак не могла остановиться, и даже слезы уже не могла вытереть еще там, на Франчихе, промокшим платком, она опустила лицо в ладони и уплыла в бушующем потоке своих слез в какую-то незнакомую ей доселе темноту, бездонную и безжизненную. А когда вынырнула она оттуда и посмотрела захлебнувшимися своими глазами на расплывавшуюся Нину, Нина спросила: