Владимир Козлов - Сестра Морфея

Прозвучала команда готовность.

Воинственно настроенная командирша махнула рукой, в которой держала маркер и крикнула:

— За мной бандерлоги, победа будет за нами!

Такой призыв потешил публику, а участники боя разбежались в разные стороны. Кусты задрожали, лес затрещал, создалось такое ощущение, что в чаще пробивается стадо кабанов или лосей. И вдруг тишина.

Буквально через минуту прозвучал один выстрел, — и дикий крик Васи Сёмина:

— Людмила Ивановна, смотри в кого стреляешь.

Затем несколько коротких очередей прорезали воздух, и уже громкий голос Людмилы Ивановны выразительно выдал:

— Предатели, собаки и отборный мат.

Тут уже простым смехом не обошлось. Раздался гомерический хохот. Взрослые хохотали все поголовно, дети попадали на траву и держались за животы. Всех заразительней был Платон. Внутренне он смеяться начал ещё до старта, но когда услышал раздирающий крик Людмилы Ивановны, его было не остановить. Ему и падать было не надо, он катался по траве. Так он давно не смеялся. Остановился он только тогда, когда рядом с ним оказалась Людмила Фёдоровна. Она вытерла платком глаза, затем бросила державший в руках журнал на траву и присела на него рядом с Платоном.

— Да, Сергей Сергеевич, кадра вы занятного нам отыскали.

— Ищут в лесу грибы, и ошибки в диктантах. А её нам вероятно с параллельного мира заслали.

— И там она так матом научилась ругаться?

— Касаемо её искромётного лексикона, то я не слышал от неё ничего подобного, — ответил он. — Наверное, от ваших воспитанников научилась? Они все поголовно матерятся, как сапожники.

— Это всем известно и вдобавок от мала до велика все курят, — добавила она.

Немного погодя раздался ещё один хлопок, и старый электрик с хозяйственного двора подошёл к столу, где стояли сладости с горестным видом озвучил этот выстрел.

— Расстреляли комиссара, за ненормативную лексику. Увековечим её память на этом поле боя, кусочком торта и стаканом газировки.

— Вначале похоронить надо, — сказал кто — то из толпы.

— Видите Сергей Сергеевич, её уже дети похоронить собираются, — заметила Людмила Фёдоровна.

— Попробуйте, сказать ей про похороны, так она вам быстро настроение испортит. Получите ответ примерно в таком тексте; «пока не съем тазик кутьи на ваших похоронах, — не успокоюсь» Сам удивляюсь ей, она как шифер, то взволнованная, то гладкая, как девичья коленка. Не женщина, а головоломка, какая-то?

— Так сами сказали, что она женщина из параллельного мира, — поднялась она с травы, — скорее всего Людмила Ивановна просто неприспособленна к земной жизни. Скажите ей, пускай она добровольно возвращается в свой загадочный мир. Не то Панкратов придёт, он лично сам её с Байконура запустит в родную вотчину.

— Я юмор, конечно, уважаю, но доля правды в ваших словах есть. Как это я сам до этого не додумался, — почесал он затылок. — Я же на неё различные трафареты примерял. А ответ то прост, который вы мне только что дали. Она действительно не приспособлена к жизни. Хотя я привык к ней и мне без неё порой скучно бывает. Подколоть некого. Она кстати никогда на меня не обижается.

— С чего это Людмила Ивановна на своего любимого будет обижаться, — прошлась она по нему своими неотразимыми глазами. — Весь детский дом уже говорит, что вы не просто друзья.

В его голосе он услышал естественные звуки ревности, но склонять разговор к этому факту не стал.

— Мы не любовники, а только друзья. А если точнее выразиться, она для меня как приложение от скуки. Я, конечно, ей так не скажу, — обидится, может. Людмила Ивановна прикольная и ещё у неё есть своё «Я». Она никогда не пойдёт на поводу у подлости и несправедливости. Это прекрасное качество я в ней ценю. Однажды я имел счастье убедиться в её порядочности. Когда мы с ней работали в Сибири, я серьёзно повздорил с директором, который вызвал стражей порядка и пытался мне нарисовать статью. И если бы не Людмила Ивановна, представить не могу, как бы дело обернулось. Она, не кривя душой и не подыгрывая директору, у которого ходила в замах, приняла мою сторону и потеряла работу.

— И я бы смогла так поступить, — неожиданно сорвалось с губ Людмилы Фёдоровны.

— Вы бы только могли, а она уже поступила. И вам я не представлю возможностей для такого подвига. Потому что я вас ценю, как человека, который заполнил моё вакуумное состояние любимой работой.

— И всего, то, — собрала она морщины на лбу.

— Сказать вам большее, обстановка не позволяет, — отвлечённо сказал он, — а то расчувствуюсь и позову вас в посадку прогуляться.