Валерий Белкин: Страх

На край крыши пятиэтажного дома сел Моросяк, не евший три дня, и тоскливо огляделся. Никого и ничего, тучные времена закончились, Пнин пропал.

Встретились они месяц назад около консервной банки с остатками тунца. Не похожий на всех, с коричневым пером и белыми отметинами на груди, но с одним глазом, пригласил к столу, завязалась дружеская беседа.

Оказалось, прибыл из деревни в город к тетке, но ту переехала машина. Бедная, наглотавшись пива из бутылки на дороге, прямо там и заснула. Откровенно, не таясь, рассказал, где потерял глаз: в битве за червяка с родичами, было бы хоть за что. Все бросил, не сожалеет, город понравился, но друзей еще не приобрел.

Доверие покорило, и был один воробей, стало двое, прильнули друг к другу.

Надо признаться, не все ладно складывалось у них – как-то раз Пнина за одноглазие чуть было не пришибли на террасе клиники для инвалидов: те вскипели, решив, что птица нарочно щурится, глаз прикрывает – издевается.

Разное, конечно, происходило, разное, что и говорить…

Внизу закричали, он глянул: мужчина, задрав голову, упрекал кого-то в безобразии. Моросяк искренне ему посочувствовал: крупная дама с балкона четвертого этажа с силой вытряхивала коврик, сыпалась всякая дрянь.

Дама возразила, начались переговоры.

– Ну что сидим? – произнес простуженный голос.

Пнин явился, услышал-таки заветные думы Моросяка.

– Ты где был?

– Крыса.

– Какая крыса?!

– Зимняя, закусить мною хотела, – хихикнул, – сбежал. – Пнин коснулся крылом друга. – Что, так и будем ждать, летим!

Они ринулись с крыши.

– Слышал, по радио передали, «комиссар Белыч удалил жену из дома». Надо же, «удалил», – и Пнин на лету от удовольствия перекувыркнулся.

Моросяк позавидовал, он не смог «удалить», сам удалился, и давненько. Нелепо все так получилось: рассказывал, как обычно, за завтраком свои сновидения, и воробьиха (имя ее вспоминать не желал) не вытерпев, обиженно протянула, почему она не снится мужу.

Он растерялся – от него не зависит.

– Каждый видит то, что хочет, – многозначительно заявила жена.

В глазах потемнело, дыхание перехватило, выпорхнул из гнезда, больше в нем не появлялся…

– Смотри, как шумят, как шумят, сейчас он к ней на балкончик впрыгнет и… – Пнин присвистнул, – летим.

Они закружили над улицами.

Пнин уверенно вел за собой, наконец влетели в форточку аргентинского ресторана, благо, она была открыта, и перья дыбом на головах встали, хвосты затряслись, клювы жадно раскрылись от обилия пищи на полу.

Подбадриваемые смехом, друзья насытились, с трудом взлетели.

На стене под потолком торчали рога, а под ними череп, может, коровы, может, быка. Пнин заснул на черепе, Моросяка замутило от мертвечины, и он примостился на стуле.

Друзья уговорились переждать здесь холод.

Пнин, сверкая одним глазом, веселил публику, прыгая и перепрыгивая, порхая и перепархивая. Моросяку не везло, цветом он был серый, гнали его от любой, даже самой малой, крошки.

Он приуныл и как-то ночью признался:

– Я устал.

– Чего вдруг?

– Да скучно мне.

– Ну раз скучно…

Покинули ресторан и восхитились: пока они прятались и задыхались в духоте и полумраке ресторана, солнце растопило снег, мороз, а с ними и зиму.

Два дня, два теплых дня прогретые и оживленные друзья прогуливались по аллеям парка, по берегу местного пруда, по крыше церкви. В третий день, к вечеру, когда вороны успокоились, а скворцы замолчали, Пнин задумчиво сказал:

– Ты понимаешь, понимаешь ли ты – весна, инстинкты…

– О да! – охотно откликнулся Моросяк, и оба взлетели.

Неподалеку от парка проживала воробьиха Надежда, всякие ходили о ней сплетни, вот туда и подались два друга. А невестушка и в самом деле была хороша: чистое перо, белая грудка, застенчивый взгляд, смущенно переступала с лапки на лапку.

«Не дай Бог, полюбит, не дай Бог, что буду делать?!» – замер Моросяк.

– Вы должны биться за меня, – и Надежда мечтательно посмотрела на них. – Я видела бои по телевизору.

– Какой телевизор?! – возопил Моросяк, но Пнин не внял разумным словам и, как коршун, набросился на друга.

Стыдно было Моросяку обороняться от мощных наскоков друга Пнина, уворачиваться, терять перья. Защищаться не посмел и вылетел из гнездышка. Потрясенный случившимся, ночь провел без сна, днем вяло болтался между улицами и деревьями. Вечером на берегу пруда долго смотрел на воду.

– Какты мог подумать, что я оставлю тебя одного, – произнес кто-то с укоризной, и Пнин лапкой коснулся Моросяка.