Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Что стоишь столбом? — слышит она голос матери, которая переоделась и собирается уходить.

Уже за дверью Земкова продолжает:

— Голову небось ломаешь, как теперь быть? А чего ты ожидала? Ну, ну, не бойся, мне тоже не все едино. Может, я больше твоего расстраиваюсь.

— Если бы ты знала, как мне неприятно.

— Приятно, неприятно, а что-то делать надо. Пусть не сегодня и не завтра. Не оставаться же тебе так…

Она вскидывает голову и затягивает под подбородком косынку. Ступает твердо и широко — те, кто часто месит грязь, должны ходить уверенно. Это вам не стук-стук-стук в модных туфельках, когда идут как по шнурочку и главная забота, чтобы покрасивей поставить ногу.

«Приняла на плечи мою ношу, — думает Божена, и на душе у нее скверно, легче от этой мысли не становится. — Взвалила на себя, немалую толику несет, а ведь по ней не заметишь. Может, ее девиз — «Не хныкать!»? Что еще за глупость — девиз! Для мамы всякий девиз — вроде порошкового молока, которое она не признает и не желает пить. А что я? Как быть мне? Наверное, раскрыть глаза пошире и смотреть. Кто больше видит, тот больше знает и понимает…»

Отец был совсем не такой, каким его представляла Божена. Он казался задумчивым, как-то увял и постарел. Сразу видно, что его гложет какая-то болезнь, которую врачи не могут ни назвать, ни определить. После рождества он три недели пролежал в районной больнице. Понемногу пришел в себя, начал работать, но теперь его скрутило еще сильней.

Он уже все знает, но не кричит, не ругает дочь. А Божена сидит как на иголках. Самое страшное сейчас только и начнется. Что-то должно произойти, чтобы потом наступило хоть какое-то облегчение. Мать молчит, не дает выхода словам, и на кухне растет напряжение, какого стены этого самого уютного, самого «семейного» уголка в их доме, наверное, никогда еще не видали.

— Устраивайся, как хочешь, — говорит Михал Земко, медленно прихлебывая суп. — У тебя своя голова на плечах и аттестат зрелости в кармане.

Божена сидит по другую сторону стола, ближе к двери. Мать крутится около буфета и плиты.

— Я не виновата, отец… Поверь!

— А я виноват, что от обоих умных детей мне одно расстройство? Всего у вас было в достатке, а ведь ради этого мы с матерью во всем себе отказывали. Я хотел, чтобы вы учились, — а чего дождался? У Имро неприятности, боится, что останется без места. Ходит по кафе и болтает, что будет мести улицы… А тут еще ты! Словно сговорились…

— Я его давно не видела… — несмело признается Божена.

— Вот и я говорю. Живут в одном городе и знать не знают, что у кого творится!

— Я…

— В том-то и дело, что ты! Почему ничего не сказала Имро? Почему не пошла к нему? Оба герои, оба наломали дров!

Мать берет со стола пустую тарелку, ставит перед отцом картошку с куском вареной курятины. Отец хмуро и равнодушно смотрит на еду, бросает:

— Больше не хочу. Можешь убрать.

— Съешь, от этого вреда не будет, — уговаривает жена.

— Как я могу есть, когда нет аппетита?

— Пошел бы прилег… — осторожно советует мать.

— Прилег! — фыркает Земко. Он в теплых домашних шлепанцах, в сером свитере. — Хватит, належался, здоровья все равно не вылежал. Слабость так и не проходит, потею, и этот проклятый анализ крови не улучшается.

— Что в ней может быть, в твоей крови? — озабоченно размышляет мать. — Ведь до сих пор, кроме простуды, ничем не хворал…

— Почем я знаю? Сколько доктора со мной возились, обследовали, мозговали, а все без толку!

— Надо бы показаться опытному специалисту, — осмеливается вставить Божена. — В какой-нибудь хорошей больнице…

— Надо бы! — взрывается отец. — Другим советовать умеешь, только сама не делаешь, что положено. Бросить институт! Ей, видите ли, там не нравится! А мне, думаешь, нравится смотреть, как ты сидишь тут словно мокрая курица? И кто знает, что ты там вообще делала? Может, тебе кавалеры голову задурили?.. Родителям — ни словечка, точно мы для тебя последние люди на свете. Э, да что там! Кабы я знал, — он потряс сжатым кулаком, — зашел бы в институт, в общежитие и все бы выяснил.

— Не болтай глупости! — напустилась на него жена. — Наша Божена не такая. Еще кто услышит, разнесут как сороки на хвосте…

— Я даже в кино редко ходила, а на факультетском вечере была всего раз, — выпалила Божена. — Девчата, с которыми я жила, подтвердят…

— Девчата! Они-то остались, а ты собрала вещички.

— Думаешь, я одна? Другие тоже. И многие еще уйдут. В институте это часто бывает.